Мольбы и слезы Григория сменились пронзительным визгом, когда его — голого и окровавленного, — впихнули в небольшую дверцу в статуе медного быка, полого внутри. Жестокая казнь, издревле применявшаяся для язычников и еретиков, впервые применялась ко столь важной особе — и поглазеть на нее собралась огромная толпа. Под изваянием уже полыхал огромный костер и даже сами палачи поспешно захлопнули дверцу и отскочили, дуя на обожженные руки. Истошный вопль, вырвавшийся из пасти и ноздрей быка, преобразовался в звук, похожий на рев возмущенного зверя — и столичная чернь столпившаяся на площади, где проходила казнь, разразилась глумливыми криками, как и всегда когда она наблюдала свое излюбленное зрелище. Чуть ранее городской плебс точно также любовался еще одним зрелищем на ипподроме, где Нарсеса и Никиту Рангабе, с отрубленными руками и ногами везли на осле, а народ бросал в них нечистоты, после чего изменников посадили на кол. Евнуху Василию повезло больше всех — его сердце не выдержало усердия пыточных дел мастеров и он скончался прямо в казематах. За эту оплошность Ирина, за годы жизни в Константинополе немало усвоившая здешние нравы, приказала оскопить самих палачей.
— Во имя единого Бога Отца, Творца неба и земли, всего, что видимо и невидимо...
Бормоча церемониальные фразы, Антоний Хрисоверг, патриарх Константинопольский возложил золотую стемму, украшенную жемчугом и драгоценными камнями, на голову стоявшего на коленях Михаила, после чего укрыл его плечи пурпурной хламидой и повязал на шее юноши отделанный золотом лорум. Последним он вложил в руки юноши священный Жезл Моисея. В следующий миг шестеро дюжих наемников из германской этерии, во главе с Асмундом, ухватились за край большого золотого щита, на который, встав, наконец, на ноги, величаво ступил молодой императору.
— Хайре Кесар! — выкрикнул Асмунд и собравшиеся на Марсовом поле воины, — наемники из германской этерии, скутаты и катафрактарии из императорской тагмы, ответили громкими воплями и стуком мечей об щиты. Приветственными криками разразились и собравшиеся на коронацию разномастные придворные, когда Михаила подняли на щите над их головами, являя народу и миру нового басилевса.
Князья леса и владыки степи
Меж невысоких, поросших лесом холмов, по дну глубокого оврага двигался отряд. Любой, кто взглянул бы со стороны на это маленькое войско признал бы во всадниках выходцев из многих племен. Светлые, рыжие или русые волосы славян и германцев соседствовали с черными косами аваров, а голубые или серые глаза перемежались со скуластыми лицами и раскосыми черными глазами степняков. Иные всадники носили кольчуги, другие обходились кожаными доспехами или вовсе плотными куртками из стеганой ткани. Однако все они, — германцы, авары, славяне, — были опытными воинами, прошедшими не одну войну. Из оружия они имели копья, мечи, боевые топоры, кочевники к тому же держали за спинами луки, а у пояса — колчаны, полные стрел, и короткие шипастые булавы.
Ярополк, оседлав белого жеребца ехал во главе отряда: облаченный в панцирь и поножи, с наброшенным поверх плеч зеленым плащом с черным медведем. Пояс его оттягивал меч Чернобога, в отделанных золотом ножнах, светлые волосы прикрывал высокий шлем увенчанный фигуркой золотого медведя. Голубые глаза настороженно посматривали по сторонам — с тех пор, как отряд перевалили через Карпаты, служившие северо-восточной границей Аварского каганата, молодой человек, никогда не забиравшийся так далеко на восток, все время беспокоился. Старшие воины уверяли юношу, что мало кто осмелится напасть на отряд в четыреста всадников, и пока эти слова вроде подтверждались: жители сел и городищ, встреченные в верховьях Збруча, явно перепуганные подобным войском, не только не выказывали враждебности, но наперебой готовились предоставить все возможные услуги — вплоть до пригожих девок для вожаков. Не далее как пару дней назад Ярополк провел ночь в доме старейшины одного из городков, вместе с его двумя внучками — узнав, что во главе отряда едет брат императора Тюрингии, девки чуть не подрались за право согревать постель юноше. Однако тот все равно оставался настороже: жизнь изгнанника с ранних лет приучила его к подозрительности, а сейчас они ехали в краях, о которых в Аварии знали очень немногое.