Среди всех танцовщиц выделялась красотой и грацией одна — изящная девушка, с иссиня-черными волосами, словно паутиной окутавшими смуглое тело. Плоский живот и округлые бедра двигались словно отдельно друг от друга, позвякивая множеством цепочек, полные груди, с едва прикрытыми сосками, волнующе вздрагивали. Одетая в несколько полупрозрачных покрывал, танцовщица сбрасывала их одно за другим и каждая слетевшая накидка сопровождалась многоголосым стоном со всех трибун. Иные, особенно рьяные болельщики, подогретые как палящим солнцем, так и обильно разливавшимся на трибунах вином, одурев от похоти, даже пытались спрыгнуть на арену, однако их вовремя перехватывали и приводили в чувство расставленные на Ипподроме стражники.
Не сводил взгляда с прелестницы и молодой император, — он не вопил и не кричал, как многие, однако его горячий взгляд говорили сами за себя. Девушка, заметив внимание басилевса, блеснула в ответ черными глазами и, изогнувшись в немыслимом шпагате, одновременно сбросила последнее покрывало, разом открывая почти все свои прелести. Кровь прилила к потяжелевшим чреслам басилевса, он почувствовал как его сердце колотится с бешеной силой, а лоб покрылся испариной.
— Не знаешь, кто она? — нарочито спокойно спросил Михаил у Асмунда, что, вместе с еще десятком бойцов, стоял позади трона, охраняя владыку.
— Нет, ваше величество, — покачал головой Асмунд, — но я узнаю, если хотите.
— Узнай, — бросил Михаил, откидываясь на спинку трона и провожая взглядом убегавшую с арены танцовщицу. За его спиной Асмунд обменялся понимающими усмешками с Ириной — вопреки всем обычаям, вдовствующая императрица также посещала состязания, сейчас сидя слева от сына. И мать и наставник молодого басилевса были абсолютно согласны между собой в том, что недавнему победителю агарян негоже и дальше оставаться несведущим в утехах плоти. Меж тем над ипподромом уже разносился новый рев труб и новые колесницы уже стояли на низком старте, ожидая сигнала императора. Басилевс, с особым воодушевлением, прямо таки рывком поднявшись с трона, блистая великолепием драгоценных нарядов, сбросил вниз пурпурный плат и рев болельщиков и громкое ржание лошадей ознаменовали начало очередного забега.
Уже под вечер молодой басилевс, с трудом отделавшийся от назойливо поздравлявших его придворных, удалился в свои покои. В голове слегка шумело от выпитого вина, однако лишку он все же не хватил — почему-то именно сегодня Асмунд и мать с особым рвением следили за тем, чтобы Михаил не уронил своего императорского достоинства чрезмерными возлияниями. В любом случае, сегодняшнее празднество измотало его — и басилевс, достигнув своих покоев, желал лишь поскорее повалиться на ложе и сомкнуть глаза. Однако, едва он вошел в свои покои, как сонную одурь, вызванную жарой и вином, как рукой сняло. Рука сама собой дернулась к висевшему у пояса скрамасаксу, когда Михаил понял, что его ложе, укрытое шелковым балдахином, вовсе не пустовало.
Журчащий, словно ручеек, игривый смех разнесся по комнате.
— Его величество так боится слабой девушки? Неужели я страшнее агарян?
Полупрозрачные накидки раздвинулись и стройная ножка, с золотым браслетом, украшенным мелкими рубинами, ступила на постеленный на полу персидский ковер. Вслед за ногой появилась и сама девушка — та самая танцовщица, которой Михаил любовался сегодня на ипподроме. От нее исходил тонкий запах духов и индийских благовоний, нежную грудь покрывали румяна, а пухлые губы — алая помада. Черные волосы перевивали жемчужные нити и шелковые ленты, составлявшие ее единственное одеяние, если не считать браслетов и рубинового ожерелья меж полных грудей.
— Надеюсь, басилевс простит мне эту дерзость? — в притворном испуге она бросила взгляд на Михаила взгляд из под длинных ресниц, — оказаться без спросу, в его покоях. Ваши стражники не виноваты, честное слово, я сама...
— Как тебя зовут? — через силу усмехнулся Михаил, подходя ближе и наслаждаясь чистым благоуханием исходящим от девичьего тела. Со столика из слоновой кости он взял золотой кувшин с вином и наполнил им два кубка, протягивая один из них девушке.