Военный лагерь ромеев растянулся чуть ли не на милю вдоль берега, там где река Сава впадала в Дунай. У воинских палаток курился дымок от костров, возле которых скутаты и псилы чистили оружие, приводили в порядок доспехи и готовили нехитрую воинскую снедь. Здесь же находились и катафрактарии, чьи палатки стояли рядом со всхрапывающими жеребцами, с которых заботливые наездники к вечеру снимали бронированную попону. Вдоль же берега покачивались течением многочисленные лодки, барки и плоты, пригнанные вверх по Дунаю и из которых ромейские воины собирались наутро строить наплавной мост. Чуть отдельно дымились костры ратников Первослава, выведшего на бой не менее трех тысяч воинов, со всех сербских племен. Иного выбора у сербов не оставалось: каган Эрнак, одержимый честолюбивыми мечтаниями повторить славу предков, в последние годы терзал не покорившиеся ему славянские племена разрушительными набегами, для защиты от которых Первославу пришлось обратиться за помощью к Византии. Также как и болгарам — отпавшие от авар еще два поколения назад, сейчас они подвергались все большему давлению со стороны Эрнака, решившего вернуть непокорных кочевников в свое подданство. Империя, не желавшая расширения авар до устья Дуная и Черного моря, поддерживала болгар, благодаря чему хан Омуртаг не только успешно отбивал аварские нападки, но и атаковал сам, уже захватив ряд земель по Дунаю и Пруту. Бои уже шли в Трансильвании, куда Эрнак направил свои лучшие войска — и тогда же Константин, сумевший вовлечь в антиаварский союз не только болгар, но и сербов, породил этот смелый план: самолично возглавить союзное войско, чтобы поразить авар в самом сердце их земель. Успех этого плана не только возвеличил бы Константина, как одного из лучших полководцев за всю историю империи, но и окончательно похоронил аварскую угрозу. Именно за это на сегодняшнем празднестве поднимались самые пышные тосты и высказывались самые смелые надежды на будущее.
— Врут те, кто говорит, что империя несет на Балканы только войну, — величаво говорил император, — напротив, лишь после того, как мы ушли отсюда, этот благословенный край погряз в кровавых распрях. Напомни, сколько лет ушло у тебя Первослав, чтобы сербы подчинились тебе, не тратя на раздоры те силы, что нужны для отпора общему врагу?
— Одиннадцать лет, — неохотно сказал сербский князь.
— Плохое, негодное число, — заметил Константин, — и лишь на двенадцатый год, когда почтенный Теодор прислал тебе помощь, ты смог покорить мятежников. Двенадцать лет, по числу апостолов — это ли не добрый знак, что пора уже святому кресту вновь воссиять над Балканами? Все мы — сербы, болгары, ромеи, влахи, — сможем жить в мире, свободном от вторжений языческих полчищ, лишь когда уразумеем одну великую истину — как есть один бог на небе, так должен царить и один басилевс на земле.
— А кто же тогда мы? — спросил Первослав, — все мы — князья, жупаны, ханы? Или мы не есть владыки своих земель?
— Вашего права никто не отбирает, — покачал головой Константин, — и у бога есть помощники и наперники, кто помогает ему обустраивать Вселенную. Вот ты, Первослав, в крещении зовешься Михаил — также как и мой сын. А ведь это имя величайшего их архангелов, меча и силы божьей, что сбросил с небес восставшего Сатану, из-за своей измены утратившего ангельское достоинство. И точно так и ты и Омуртаг, что, я надеюсь, еще примет святое крещение, — вместе со мной поразите Сатане подобного Эрнака, с его женой-ведьмой. И тогда наступит мир к югу от Дуная и во всей империи.
— Вы заговорили о цесаревиче, — напомнил Афанасий, — я слышал, что он тоже хотел отправиться в этот поход.
— Хотел, — усмехнулся Константин, — мальчишка похож на меня в молодости, тоже бредит походами и славой. Но его мать настояла, что наследник престола должен оставаться в Городе, коль уж сам император отправился в поход во главе собственной тагмы и двух фемных армий. Ничего, на годы парня еще хватит войн и походов: арабы все еще мечтают вернуть Киликию, неспокойно сейчас и в Хазарии, да и в землях франков творится что-то непонятное. Но даст Бог — и Михаил еще увидит, как и Сицилия и Антиохия, а может и сам Иерусалим вернутся в империю.