— К Дьяволу проклятого сарацина, — сказал он, жадно лобзая цветущие прелести куртизанки, — сегодня я не хочу ничего слышать о халифе. Боже, какая же ты...А-ах...
Острые ногти вонзились в его спину, проводя кровоточащие борозды, пока женщина игриво кусала мочку уха мужчины. Тело герцога еще сотрясалось от наслаждения, когда смертоносный яд, скрытый под ногтями Валерии, проник в его кровь.
По пиру и честь
— И так, моими устами король-император Редвальд говорит аварам, что война с франками закончена — и наша граница продвинулась к западу от Рейна.
Со своего трона под идолом Сварги-хана, каган Эрнак внимательно смотрел на высокого светловолосого мужчину, одетого в бело-синий плащ, отороченный мехом барса. Голубые глаза с некоторым вызовом смотрели на владыку авар: Агилольф, герцог бавар, выступал сейчас как посланник короля Редвальда — и говорил он о вещах, что давно стояли камнем преткновения между владыками.
— Новых земель нам вполне достаточно, — продолжал герцог, — и на востоке нас устроит лишь мирные границы и прочный мир. Готов ли каган пойти на это?
— Готов ли я? — переспросил каган, — а почему бы и нет? Что мешает нам жить в мире с твоим королем? Правда, его брат, Крут, обещал мне Вену...
— Редвальд на это не пойдет, — быстро ответил Агилольф.
— И я не жду этого от него, — кивнул Эрнак, — он не в ответе за слова своего предшественника и не обязан мне ничем, как был обязан Крут. Что же до меня — то я устал от войн: даже с булгарами, с которыми мы сражались все эти годы я намерен заключить крепкий мир. Такой же мир я могу заключить и с Редвальдом.
— Мой король будет рад это слышать, — кивнул Агилольф, — но он неохотно верит словам, за которыми не видно дел. Пока владыка аваров дает убежище сыну Ярославы и дочери Крута...
— Ярополку я не даю никакого убежища, — быстро ответил Эрнак, — он предал меня, также как и всех своих братьев. Я отправлял его послом к хазарам, договариваться о союзе против болгар — а он наплевав на это, взял в жены вдову мадьярского князя, ввязался в не нужную мне войну с хазарами. Сейчас, говорят, он уже посматривает на мои владения — и поэтому я вынужден мириться с болгарами. Само собой, что мне не нужна война еще и на западе — я с радостью выдал бы вашему королю Ярополка — если бы мог.
— Прискорбно, — качнул головой Агилольф, -а что насчет дочки Крута?
Вместо ответа Эрнак бросил взгляд на сидевшую рядом с ним Неду, а та, усмехнувшись, хлопнула в ладони. В следующий миг в зале появилась служанка из славян, одетая в простое белое платье. За руку она вела худую девчонку, лет четырех, наряженную в яркое платье из синего и золотого шелка. Огромные глаза, казалось, только и жили на детском лице, настороженно уставившись на незнакомца.
— Можете забирать, — пожал плечами Эрнак, — если вам так нужна Власта. Мне немного жалко с ней расставаться — она дочь Крута и моей тетки Алагай, а значит и моя двоюродная сестра. Надеюсь, вы не сделаете ей ничего дурного?
— Как можно! — возмущенно воскликнул Агилольф, — король Редвальд не воюют с детьми. Тем более она же и его племянница тоже.
— Ну и хорошо, — кивнул Эрнак, — буду рад, если это укрепит нашу дружбу.
Агилольф обменялся еще несколькими фразами с каганом и покинул хринг в сопровождении служанки и едва поспевающей за взрослыми Власты. Никто не заметил как у входа чуть заметно шелохнулась накидка: стоявшая за ней плотная женщина, с узкими глазами и черными косами, облаченная в расписанный золотыми драконами черный наряд, отшатнулась и выбежала из хринга. Алагай, вдова короля Крута кипела от злости, глядя как неблагодарный племянник отдает ее дочку заложницей в Тюрингию. Именно с Властой, которую чуть не в младенчестве обручили с Ярополком, Алагай связывала надежды на свое возвращение к власти — и вот теперь все эти надежды потерпели крах. Сначала Ярополк, наплевав на свое обручение, связывается с чужеземной шаманкой, а теперь и Эрнак, поняв, что Власта для него бесполезна, со спокойной душой отдает ее злейшим врагам. И Алагай ничего не могла с этим поделать — Эрнак давно дал понять, что мнение тетки значит для него меньше чем ничего. В этом Алагай винила Неду — как никогда она кляла себя за то, что вовремя не раскусила былую скромницу, чуть ли не рабыню шаманки Оуюн. Последнюю Алагай боялась больше чем кого-либо, с облегчением вздохнув, узнав о ее смерти — и как оказалось, рано радовалась. Новая шаманка оказалась на редкость жестокой и мстительной, припоминая все пренебрежение, с каким Алагай относилась к младшей жене племянника. Что же — сейчас она расплачивается за свою слепоту. У нее осталось только одно преимущество, которое она рассчитывала использовать прямо сейчас.