Габриэль какое-то время молчала, плотно прикрыв веки, должно быть, вновь испытывая ту же боль. Антоний сам не заметил, как нежно овладел ее рукой. Она не стала ее убирать.
«Бедная девочка! — сказал себе друг Цезаря. — Для меня махать мечом и кого-то убить, что стакан вина выпить, а вот для нее…»
— Крафстар подошел ко мне с торжествующей улыбкой, говорившей об одном: он обманывал меня с самого начала, все это было спланировано им. Он начал говорить мне о том, что его богу была нужна не только кровь жертвы, но и моя былая чистота души. Она тоже была принесена в жертву ему. «В этот мир он войдет именно благодаря тебе», — сказал он напоследок. «Что? Нет… нет…» — пролепетала я. Потом в храм вбежала Зена и кинулась ко мне, начав расспрашивать меня, что произошло. Я же смогла внятно произнести только два слова: «Я убила…» «Что ты такое говоришь, девочка? — почти прикрикнула на меня она. — Ты бредишь!» Конечно же, она не хотела верить в то, что я могу кого-то убить. Дальнейшее я помню смутно, как сквозь туман… кровавый туман. Крафстар обернулся каким-то рогатым чудовищем. Его истинный облик оказался таким же, как его душа, а может, души у него и вовсе не было. Зена с полным ярости кличем бросилась на него, но одолеть его оказалось не так просто. Этот невероятно сильный демон не имел ничего общего с прежним Крафстаром. Боровшейся с ним Зене было, конечно, не до меня, и она не увидела, как из пламени жертвенника храма соткалась настоящая человеческая рука. Эта огненная рука схватила меня и подняла в воздух, при этом не обжигая и не причиняя мне ни малейшего вреда. Временно позабыв обо всем, я купалась в огне, а он, казалось, целовал мои губы и плечи. Потом огненная рука коснулась моего живота, и я почувствовала, что в меня будто кто-то вселился. Это наваждение прошло, когда Зена каким-то образом одолела демона и спасла меня. Но… от чего она меня спасла? Купание в пламени хоть и на короткое время, но принесло мне забвение, а теперь я возвращалась в мир, где меня ждали лишь болезненные воспоминания, муки совести и слезы. «Все будет хорошо», — сказала мне ласково Зена. «Нет, теперь все изменится, и никогда не станет прежним», — упавшим голосом ответила я ей. Некоторое время спустя я узнала, что беременна. В другое время это открытие сделало бы меня счастливой, но не теперь. Местные жители, словно поголовно сойдя с ума и озверев, кричали, что я ведьма и хотели меня сжечь.
— Варвары… — протянул Антоний.
— Если бы не Зена, мы бы сейчас с тобой не разговаривали, но, может, так было бы даже лучше для меня.
— Не говори ерунды, — резко бросил он ей, сжав ее руку.
— Помимо Зены у меня появились и другие неожиданные защитницы. Их называли баньши, и, как я узнала потом, это были неупокоенные души неверных жен и прислужницы того же Дахока. Они кланялись мне так, будто я была королевой и говорили, что хотят служить мне и моему ребенку. Такие защитницы пугали меня еще сильнее, чем враждебно настроенные и невежественные крестьяне. Стало совсем худо, когда воины местного ордена также начали охотиться за мной, желая смерти и мне, и моему еще не родившемуся ребенку. Они называли его вратами, через которые Дахок войдет в этот мир. От происходящего я сходила с ума, разрываясь между начавшими пробуждаться материнскими чувствами к тому, вернее, к той, кого я носила под сердцем, и страхом перед тем, что вместо обычного человеческого ребенка во мне мог находиться какой-то монстр. Последняя страшная догадка подпитывалась тем, что беременность у меня протекала совершенно необычно, а ребенок рос во мне не по дням, а по часам. Вскоре он стал проситься на волю. Казалось, все было против этих родов: люди, животные, природа и даже какая-то часть меня. Давать жизнь другому существу — это очень страшно…
— Погоди-ка, — почесал за ухом Антоний, — а разве твой ребенок был не от Юлия? И где он сейчас? Вы с Зеной всегда путешествовали только вдвоем…
— Наберись терпения, — сказала ему Габриэль, — я уже подхожу к развязке этой печальной истории. Нельзя сказать, чтобы роды у меня были тяжелыми, но я отчаянно боялась происходящего со мной, чем только делала себе хуже. Наконец, все закончилось, и я услышала нежный детский плач — плач моего ребенка, которого принявшая у меня роды Зена тут же показала мне. Со слезами радости я взяла малютку на руки, мысленно прося у нее прощения за то, что временами не хотела ее и думала о ней со страхом. Зена какое-то время умиленно смотрела на меня… на нас, но потом на лице ее появилось встревоженное выражение, и моя подруга проговорила: «А что, если она действительно окажется злой?» «Этого не может быть, — чуть не сорвалась на крик я, — но даже если это случится, я помогу ей также, как помогла тебе! Это моя надежда… так я ее и назову — Надежда!» «А если ей уже ничто не сможет помочь? — не унималась Зена. — Вспомни, она ведь не только твоя дочь, но и дочь бога зла Дахока.» Я покачала головой и чуть виновато улыбнулась, после чего произнесла: «Зена, она не может быть его дочерью. Я не знаю, что тогда произошло со мной в храме, но моя Надежда родилась не от какого-то огненного духа, а от человека из плоти и крови. Она — человеческое дитя, пусть и не совсем такое, как обычные дети. Я должна тебе кое-что рассказать. Прости, что не сделала этого раньше…» Зена изумленно посмотрела на меня и проговорила: «Ты… ты о чем?» И тут я рассказала ей обо всех подробностях своей роковой встречи с Цезарем. Слушая меня, она мрачнела все больше и больше. Моя исповедь убила ее. «Как ты могла? — простонала она, дослушав ее до конца. — Я же говорила тебе, что он за человек! Он влечет к себе как огонек бабочку… и с тем же результатом.» «Он не такой, — попыталась возразить я, — он просто…» «Он просто мерзавец! — не дав мне договорить, процедила сквозь зубы Зена. — Этот человек — зло, а твой ребенок может оказаться похожим на него!» «Но… но…», — принялась мямлить я, поняв, что сделала только хуже, рассказав обо всем этом ненавидевшей Цезаря всеми фибрами души Зене. Теперь у нее было куда большее предубеждение против моей дочери, чем вначале. Она склонилась над моей Надеждой, которую я невольно крепче прижала к себе и принялась разглядывать детское личико, будто уже ища в его чертах сходство со своим врагом. Но моя крошка не была похожа на Гая Юлия… она, вообще, пока что ни на кого не была похожа.
Габриэль немного помолчала, переведя дух, а потом снова вернулась к истории своей Надежды, которую жадно, стараясь не пропустить ни одного слова, слушал Марк Антоний.
— Моя малышка росла и развивалась очень быстро, также как и в моей утробе. Она становилась настоящей красавицей, одни громадные голубые глаза стоили поэмы! Как-то Зена не очень довольным голосом указала на то, как быстро растет Надежда. Это ли не признак демонической природы? Я не растерялась и нашла, что ей на это ответить. «Цезарь ведь происходит от богини Афродиты, вот моя Надежда и растет быстро! Она такая, как Геракл! — засмеялась я. — Взгляни, она и похожа на Афродиту — волосики и глазки уже такие же!» Зена что-то пробурчала в ответ, на том разговор и закончился. Материнство подарило мне несколько счастливых дней, которые, увы, быстро закончились. Произошло несчастье — игравший с Надеждой воин был найден мертвым. Он был задушен. Зена принялась вопить, что знает, кто убил его и что она положит этому конец.
— Наверное, это был кто-то из его товарищей, с которым он что-то не поделил, — предположил Марк. — Варвары же…