Но, сдавшись богу Морфею, Цезарь все же задремал, хоть и не сразу. Время спустя, полугрезя-полубодрствуя, он ощутил у своего лица ароматное девичье дыхание и горячие, нежные руки, гладящие его тело.
— Наджара, — сорвалось с губ еще не совсем проснувшегося Юлия.
Увы, открыв глаза, он несколько разочарованно проговорил:
— Клеопатра… Как тебе удалось?..
— Ускользнуть от твоих воинов? — закончила за него царица. — Просто немного женских хитростей… и все. Я не могла иначе, ведь здесь только одна кровать безопасна для меня. Твоя.
— Это неблагоразумно… — начал, правда, не совсем уверенно, Юлий.
— Цезарь известен не за благоразумие, а за дерзость, — страстно проговорила девушка. — И я хочу, чтобы ты был дерзким со мной!
С этими словами Клеопатра, словно молодая пантера, стала красться к нему на постель. Юлию вдруг представилась картина многолетней давности: он, совсем юный, в каюте знаменитой пиратки Зены, наблюдавший за тем, как к нему точно также ползла похитившая его пиратка, воображавшая, что соблазняет его, тогда как соблазненной была только она сама.
— Я хочу помочь тебе в твоем деле завоевания мира, — вновь слышал он почти те же слова. — Египет и Рим! Вместе мы будем непобедимы и возродим империю Александра Великого!
Быть может, в другое время эти слова нашли бы живой отклик в сердце римского завоевателя, но не теперь. В его мечтах теперь были другая империя и… другая женщина.
Однако, Юлий с притворной страстностью откликнулся на эти слова:
— Египет и Рим! Клеопатра и Цезарь! Ты права, никто не устоит против такого альянса.
Клеопатра посмотрела в его глаза, и ей почудилось, будто они полыхнули желтоватым пламенем. Девушке стало не по себе, но отступать было некуда. Она сама явилась к этому опасному, но обаятельному мужчине и буквально предложила ему себя, зная или думая, что знает, какую награду получит за это.
— Кто ты, Цезарь? — все же спросила его она, сама удивившись своему вопросу. — Ты тот, кому я могу доверять?
— Я — Рим, — ответил он ей, говоря сейчас чистую правду, — и на одну ночь Рим — твой!
Их губы слились в жарком поцелуе, и они бросились в объятия друг друга…
========== Глава пятая Доказательство любви ==========
Пришедшая к нему, подобно суккубу, Клеопатра точно также с рассветом исчезла. Юлий был благодарен юной царице за то, она скрасила ему одиночество и подарила волшебную ночь, а главное — себя. К большому удивлению полководца она оказалась девственницей. Наследница Птолемеев ради трона Египта подарила свою невинность уже немолодому римскому сластолюбцу. Думая об этом, Гай Юлий испытал нечто вроде жалости, к которой примешивалась доля восхищения. Он перебирал в памяти подробности этой ночи и собственные впечатления. Робкой и несведущей эта царственная девушка, не смотря на то, что Цезарь был у нее первым, не была. А еще в облике Клеопатры и даже в ее манере целоваться и ласкать мужчину ему чудилось какое-то неуловимое сходство с Зеной.
«Почему я снова вспоминаю Зену, причем не как врага? — негодовал Юлий на самого себя. — Мне казалось, что зародившееся в моей душе чувство к Наджаре вытравило из нее все, что связано с Зеной… Но нет… Неужели я двоих люблю?!»
Гай застонал, как от физической боли. Это открытие неприятно поразило его, поскольку даже тень былой любви к своей противнице делала его уязвимым. Быть уязвимым Цезарь не любил…
Чтобы оторваться от мыслей о Зене, он стал думать о Наджаре, опять-таки, невольно сравнивая их. Обе были сильны физически и душевно, но в Наджаре еще было какое-то безмолвно возгорающееся пламя, возможно, из-за ее фанатизма. В Зене же какая-то первобытная, дикая и неукротимая сила. Зена была багряной зарей, Наджара — утренней звездой.
Когда он повстречался с Зеной, она была уже давно не девственна и опытна. Можно сказать даже больше: порочна. Ему тогда казалось, что он презирает и ненавидит ее и за то, что она захватила его в плен, и за смерть членов его команды, и за вынесенное унижение, да и за то, что сама пригласила его в свою постель. Увы, Юлий был не прав, и это стало ясно сразу же после того, как он отомстил этой пиратке, отдав ее на крест. Юноша, которым он был тогда, оказался буквально одержимым ею, и дело было даже не в угрызениях совести, которыми он весьма редко страдал. Это была разрушительная страсть, губительная для его юной души. Страсть, которую не могли заглушить его честолюбивые мечты и нежная привязанность к жене Корнелии, ради которой он бросил вызов грозному диктатору Сулле. Даже горе, которое он испытал, когда Корнелия умерла, не смогло заставить его забыть о той, другой. Иногда ему казалось, что он скоро сойдет с ума и что отправив на крест Зену, он поставил крест на самом себе и своей будущности… Будь на его месте другой, так бы оно и вышло, но он был Цезарем, а посему нашел в себе силы отбросить это и идти дальше к своей цели. «То, что нас не убивает, делает нас сильнее», — это был именно его случай. Ни эта одержимость Зеной, ни душевные или физические страдания не были способны сбить его с пути. Он упорно карабкался на самый верх. Вперед, только вперед и ни шагу назад! Но вот Гай Юлий почти достиг своей цели, оказавшись в шаге от осуществления своей мечты, и что же? Эта женщина вернулась с того света, вернулась, пылая мщением и встала у него на пути. Препятствия же он привык уничтожать…
А Наджара… Наджару Цезарь поначалу собирался просто использовать, после того, как услышал об ее странной истории и противостоянии с Зеной. Но потом, когда он узнал ее больше, увидел некое сходство и их судеб, и образа мыслей, его это поразило. В той, кого Гай Юлий сначала посчитал просто безумной фанатичкой, он нашел женщину под стать себе. с которой он мог идти рука об руку к их общей цели, к осуществлению воли Судьбы… Также его поразило то, как она берегла себя до сих пор, никому не дав сорвать цветок своей невинности. Да, Клеопатра, придя к нему, тоже была девственницей, но разница между этими двумя девушками была очевидна, ведь Наджара не стала бы предлагать себя даже за власть над всем миром… она могла довериться только мужу. И тем разительнее был контраст не только между Наджарой и Клеопатрой, но и между Наджарой и Зеной.
Последняя воевала с помощью своего тела не хуже, чем с помощью своих меча и шакрама. Она без каких-либо колебаний могла лечь в постель с мужчиной, если это нужно было для успешного осуществления ее предприятия. Зена часто использовала мужчин точно также, как он сам использовал женщин. А любила ли она хоть кого-то из них, или же ее чувства принадлежали только этой блондиночке Габриэль? Юлий сильно в этом сомневался, заодно не желая признаться себе в том, что его гложет вопрос: любила ли она его. Нет, нет, он не может ее любить, ведь они смертельные враги. И истинная любовь к нему уже пришла — сильная, возвышенная и целомудренная. Гай Юлий, отличаясь любвеобильностью, при этом всегда презирал доступных женщин или неверных жен, легко дававших себя соблазнить. Именно поэтому, когда давний политический противник Цезаря, Катон, прогнал из-за него свою жену, Гай почти не испытывал к ней жалости или какого-то чувства вины. Это было не в его духе. Может, это его и не красило, но он был таким, какой он был.
А вот его Наджара не была похожа на женщин, которых он знал до встречи с ней. Он мог бы сравнить ее с неприступной, хорошо укрепленной крепостью Востока, которую тем больше хотелось взять, чем сложней давалась эта победа.
Юлий еще предавался этим мыслям, когда дверь отворилась и вошла как раз та, о ком он только что думал — Наджара. Такой ему еще не доводилось видеть свою любимую советницу, разве что на поле брани. Прекрасные глаза ее метали молнии, а сама она сейчас напоминала разъяренную фурию.
— Я все знаю! — вскричала она. — Я думала, ты любишь меня, а ты оказался таким же обманщиком, как Габриэль! Предатель!
Юлий тяжко вздохнул. Женщины… Как они, все-таки, похожи между собой! А он-то думал, что Наджара из другого теста, но нет… вот уже и она укоряет его в предательстве, совсем как Зена! Но, с другой стороны, она ревнует его, а значит, ее любовь к нему искренняя.