Макрон пожал плечами. А ведь стоит юнцу стать маленько попроще, мигом бы упростилась и вся его жизнь. Сам Макрон не считает нужным копаться в себе. Это лишь путает человека, мешает ему делать дело. Столь бессмысленное занятие лучше оставить на долю бездельников, расплодившихся в Риме. И чем скорее Катон это уразумеет, тем будет лучше для него самого.
Фигул все поглядывал в сторону Диомеда, чье поведение, видимо, возмущало его. Ну можно ли так бесстыдно выставлять напоказ свои чувства?
– Ох, уж эти мне греки! Готовы из всего сделать драму. Слишком много трагедий идет в их театрах. А комедий практически нет, вот в чем закавыка.
– Этот человек лишился семьи, – тихо произнес Макрон. – Так что, будь добр, заткнись, пока тебя не заткнули.
– Слушаюсь, командир.
Фигул выждал с минуту, а потом с независимым видом потопал в другой конец площади. Может, там сыщется, с кем поболтать. Пока центурия ожидает приказов, надо же чем-то заняться.
Решив, что увиденного достаточно, Гортензий деловито направился к Макрону:
– Кровавое дело.
– Так и есть, командир.
– Пожалуй, правильней всего будет засыпать и заровнять эту яму. Вместе с телами. У нас все равно нет времени похоронить их, как положено. Да и не знаю я, как это положено по местным обрядам.
– Можно спросить Диомеда, – предложил Макрон. – Он наверняка знает.
Они оба повернулись и посмотрели на грека. Тот, подняв голову, не сводил глаз с колодца. Черты лица его были искажены, губы дрожали.
– По-моему, сейчас не стоит, – решил Гортензий. – По крайней мере, лучше повременить. Я присмотрю за ним, а ты займись ямой.
Макрон кивнул, но тут ему в голову пришла еще одна мысль.
– А что делать с грудой добра, найденного моим оптионом?
– А что тут делать?
Катон с удивлением поднял глаза на старшего офицера, даже не давшего себе труда призадуматься, что может значить такая находка. Но прежде чем он успел выразить свое изумление вслух, Макрон опять подал голос:
– Оптион утверждает, что налетчики непременно вернутся сюда за добычей.
– Утверждает?
Гортензий сердито воззрился на сопляка, осмелившегося вообразить, что он может проникать своим скудным умишком в самые сокровенные планы врага.
– Иначе, командир, какой им смысл прятать награбленное в одном месте?
– Кто знает? Может быть, это своего рода приношение здешним богам?
– Я так не думаю, – спокойно ответил Катон.
Гортензий нахмурился.
– Если тебе есть что сказать, то говори ясней, оптион, – резко заявил он.
– Слушаюсь, командир.
Катон вытянул руки по швам и задрал подбородок.
– Это всего лишь предположение, командир. Но, на мой взгляд, грабители оставили здесь добычу, чтобы не отягощать себя в рейде. Ведь ничто не мешает им забрать ее на обратном пути. Вот и все, командир. Остается добавить, что их появления следует ждать в любой миг.
– В любой миг? – насмешливо повторил Гортензий. – Что-то я в том сомневаюсь. Ежели котелки их вождей хотя бы чуточку варят, они давно уже благополучно убрались туда, откуда пришли.
– Командир, все бывает; может, малый и прав, – заметил Макрон. – В любом случае поставить дозорных на какую-нибудь высотку, думаю, не помешает.
– Макрон, я не вчера родился. Об этом уже позаботились. Подступы к поселению патрулируют верховые. Если кто-то объявится, его заметят задолго до того, как он к нам подберется. Правда, я лично никаких визитеров не жду.
Не успел он договорить, как в сумерках послышался стук копыт. Римляне обернулись, и в следующее мгновение на площадь галопом вылетел всадник. Он резко осадил коня, спешился и огляделся: