– Я мог бы получить удовлетворение и сейчас.
Диомед кивнул в сторону пленных друидов, и от Катона не укрылись хищные огоньки, мгновенно вспыхнувшие в глубине его глаз. Если грек вдруг столкуется с командиром когорты, смерть пленников наверняка будет медленной и мучительной. После взгляда в набитый изрубленными телами колодец Катон сам был готов резать варваров на куски, но теперь эта мысль его покоробила и вызвала отвращение. Что бы там ни было, цивилизованный человек не должен уподобляться убийцам!
Гортензий покачал головой:
– Нет, Диомед. Мы отвезем этих малых к легату, тот их допросит.
– Они будут молчать. Поверь мне, центурион, вы ничего от них не добьетесь.
– Может быть. – Гортензий пожал плечами. – А может быть, и добьемся. У нас есть мастера развязывать языки.
– У ваших мастеров тоже ничего не получится.
– Не будь так уверен.
– Говорю же тебе, из них не выжмут ни слова. Лучше расправиться с ними на месте. Раскромсать на части, как поступили они, а головы насадить на колья и оставить здесь, в назидание остальным.
– Мысль недурная, – согласился Гортензий. – Это у многих отбило бы всяческое желание совершать подобные вещи, однако приказ есть приказ. Всех друидов, которые попадутся нам в руки, мне строго-настрого велено переправлять в легион. Кроме того, легату они нужны целыми, потому что имеется шанс обменять их на римлян, томящихся у дуротригов в плену. Прости, но тут уж ничего не поделать. Как говорится, обстоятельства сильней нас.
Диомед вдруг надвинулся на Гортензия. Тот в удивлении поднял брови, но искаженное яростью лицо грека отнюдь не заставило старого воина дрогнуть или хотя бы несколько отстраниться.
– Разреши мне наказать их, – еле слышно процедил Диомед сквозь крепко сжатые зубы. – Я не могу жить, пока эти монстры продолжают дышать. Они должны умереть, центурион. Я просто обязан их уничтожить.
– Нет. Будь добр, успокойся.
Катон видел, что губы у Диомеда дрожат, а в глазах полыхают отчаяние и ярость. Гортензий, напротив, смотрел спокойно, без какого-либо намека на недовольство. Неуважительное поведение собеседника, похоже, и впрямь ничуть не задевало его.
– Я надеюсь, центурион, ты не доживешь до того дня, когда тебе волей-неволей придется пожалеть о своем решении.
– Уверен, что нет.
Губы грека раздвинула саркастическая улыбка.
– Сомнительный подбор слов. Будем надеяться, что у богов не возникнет искушения воспользоваться твоей беззаботностью.
– Боги поступят, как им угодно.
Старый вояка еще раз пожал плечами и повернулся к Катону.
– Возвращайся к своей центурии, оптион. Скажи Макрону, чтобы тот велел своим парням спешно готовиться к маршу.
– После завтрака, командир?
Гортензий ткнул пальцем в грудь юноши:
– Разве я говорил что-нибудь о каком-либо хреновом завтраке? Говорил или нет?
– Никак нет, командир.
– То-то же. Так вот, я хочу, чтобы когорта построилась за воротами, как только полностью взойдет солнце.
– Есть, командир.
Катон отсалютовал и поспешил к своим бойцам, а когда невзначай оглянулся, увидел, что Гортензий и грек все еще что-то между собой обсуждают.
– Вот и ты, оптион! – ухмыльнулся, поднимаясь, Фигул, у ног которого мягко вилась в холодном утреннем воздухе тонкая струйка дыма. – А тут как раз и костер занялся. Правда, пришлось-таки с ним повозиться.
– Брось это, – отрезал Катон. – Мы выступаем.
– А как же завтрак?
У Катона возникло искушение отчитать новобранца точно так же, как только что отчитали его самого, но это было бы слишком несправедливым по отношению к совсем зеленому пареньку, который к тому же пусть и с трудом, но ухитрился выполнить поручение.
– Прости, Фигул. Никакого завтрака не будет. Погаси огонь и собирай свои вещи.
– Погасить огонь?
На лице Фигула появилось обиженное выражение. Он надул щеки, совсем как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку.
– Погасить огонь?
Катон вздохнул и носком сапога нагреб холмик снега на кучку тлеющих прутьев. Крохотный язычок пламени ответил на то плевком пара и с недовольным шипением умер.
– Ну вот. А теперь шевелись, солдат.
Когда Катон вернулся к развалинам, где ночевала Шестая, Макрон уже сидел на своем ложе. Он кивнул, выслушав сообщение, потом с утробным ворчанием расправил плечи и гаркнул:
– Эй вы, бездельники. Живо на ноги, недоноски! Мы выступаем!
Тихий гул жалобных стонов рябью прошел по руинам.
– А что насчет завтрака? – спросил робко кто-то.