Эфраим бросил пакет на соседнее оранжевое сиденье и пересчитал ключи на кольце. Ровно пять, такие же, как в его кармане. Один от двери в подъезд, два от квартиры, один от шкафчика в школе и маленький круглый ключ от велосипедного замка.
Часы были дешевыми «Casio», как и те, что он носил на левой руке, только пластиковый циферблат треснул. Когда Эфраим нажал на него пальцем, по поврежденному дисплею побежали тусклые символы.
Он помедлил, прежде чем оторвать липучку серого бумажника из ткани. Тот удобно лежал в руках, потертый и такой же знакомый, как и его собственный. На ощупь они ничем не отличались. Он просмотрел несколько разноцветных бумажных листков, похожих на какие-то иностранные банкноты или деньги из «Монополии», выцветшие платежки и визитные карточки магазинов комиксов, о которых он никогда не слышал. Там же лежала членская карта нового магазина видеоигр; корешок билета из кинотеатра на какой-то фильм под названием «Нейромант»; просроченный купон на бесплатное мороженое; три бумажки из печенья с предсказаниями и, во внутреннем кармане под молнией, презерватив в упаковке.
Библиотечная карточка лежала в пластиковом отделении, именно там, куда он сам ее и положил. Эфраим вытащил собственный кошелек – такой же, но из черной ткани, – заглянул внутрь. Карты не было. Он торопливо проверил все кармашки и отделения, но та явно пропала. Очевидно, он ее все же потерял.
Эфраим выдохнул. Ладони были холодными от пота. Он так накрутил себя, что ожидал найти еще одну библиотечную карточку. Но произошло лишь необычайное и ужасное совпадение.
В пакете остался лишь один предмет. Когда Эфраим вытащил четвертак, тот поверг его в ступор. Это оказалась одна из памятных монет США, на реверсе вверху виднелась надпись «Пуэрто-Рико 1998», а внизу стояла дата чеканки – 2008 год. На аверсе красовалась маленькая лягушка на фоне острова с пальмами.
У него в комнате стояла кружка с юбилейными четвертаками, но он никогда не видел такого из Пуэрто-Рико. Их выпустили ограниченным тиражом, и встречались они очень редко. Но все монетки со штатами отчеканили в 2009 году, значит, эта могла быть прототипом, который каким-то образом попала в обращение. Чувствуя укол вины, Эфраим опустил монетку в задний карман, решив, что ей будет лучше с кем-то, кто знает о ее ценности, не то в конце концов окажется в счетчике на парковке или в торговом автомате. Он решил, что если больница свяжется с семьей погибшего мальчика, то он вернет монетку и объяснит, почему оставил ее у себя.
Эфраим забрал библиотечную карточку, а остальные вещи опустил обратно в пластиковый пакет, затолкал его в мамину сумочку, а ту сунул под мышку, направившись дальше по коридору.
У матери оказалось всего несколько долларов, завернутых в полиэтиленовую упаковку из-под сигаретной пачки, так что пришлось взять только пакет чипсов, «Твинки» и банку содовой. На обратном пути в приемную Эфраим заметил, как какой-то парень, похожий на Натана, свернул за угол впереди.
– Натан! Натан, подожди! – Эфраим забежал за угол, но приятеля нигде не было видно. Медсестра на посту подняла глаза и нахмурилась.
– Простите. Кажется, я видел одного знакомого, – сказал он.
Это в любом случае не мог быть Натан. Эфраим не сказал ему, что собирался поехать в больницу.
Может, начало сказываться потрясение. Эфраим обернулся и заметил дверь рядом. Подойдя поближе, он прочитал маленькую табличку наверху: «Морг». Вот где лежал мальчик, по словам врачей выглядевший как Эфраим. Он уже потянулся к ручке, но остановился. Он же не собирался туда идти, правда? Он оглянулся на пост сестры. Та больше не обращала на него никакого внимания.
Да и наверняка помещение было заперто. Но, когда он чуть повернул ручку, дверь открылась. Чтобы попасть внутрь, ушла бы от силы секунда.
Нет, Эфраим не собирался пробираться в больничный морг. При всем своем неуемном любопытстве туда он спускаться не хотел, а потому закрыл дверь и вернулся в приемную. Сел, положил мамину сумочку на соседнее сиденье. Туда же полетели чипсы и «Твинки».
Эфраим с хлопком открыл банку с содовой, и та с шипением облила всю правую штанину прежде, чем он успел отвести руку. Слишком сильно взболтал банку, пока бежал по коридору.
– Отлично, – пробормотал он. Темное мокрое пятно на джинсах быстро стало холодным и липким в прохладном от кондиционера воздухе. По крайней мере это не даст ему заснуть на какое-то время. Впереди была долгая ночь.
Глава 3
Утром мать Эфраима перевели из реанимации в палату на третьем этаже, расположенную в неприятном соседстве с отделением психиатрии в соседнем крыле.
Мама выглядела ужасно, как любой, кому всю ночь промывали желудок. Как человек, который почти умер. Занавески задвинули, чтобы не пропускать в палату свет утреннего солнца, и от люминесцентной лампы над кроватью больная лучше не выглядела. Ее кожа была землистого цвета, губы пересохли и потрескались. Она совсем не походила на его мать. У него горели глаза, но слез больше не было.
– Привет, – подойдя к кровати, Эфраим заметил на лице матери страх, но тот вскоре исчез, сменившись слабой улыбкой. Он наклонился и обнял маму, поразившись ее хрупкости. Пластиковая трубка змеилась от руки к капельнице, висевшей рядом с монитором.
– Это моя сумочка? Хорошо смотришься.
Он снял ремешок с плеча и положил сумочку на поднос рядом с больничной кроватью.
– О, слава богу, – сказала мама. – Умираю без сигареты.
– Не говори так, – попросил Эфраим. Мать кинула на него пронзительный взгляд. – Все равно здесь нельзя курить.
Он подтащил кресло ближе и сел, внезапно почувствовав, как сильно устал. Он совсем не спал.
Он хотел взять ее за руку. Хотел поговорить с ней, но она на него не смотрела. Впрочем, он все равно заговорил:
– Мам. Что произошло прошлой ночью?
Она покачала головой.
– Я думала… ну неважно, что я думала. Я ошибалась, – мать вытащила пластиковый пакет из сумки и положила на колени.
– Это не мое, – сказал Эфраим. – Просто ошиблись.
Он спокойно забрал у матери пакет и поставил его на столик у кровати.
– Я не умер. Совершенно точно.
Она рассмеялась.
– Конечно, нет.
– Но если бы умер… Боже, мама! Как ты могла сотворить с собой такое? – Он стиснул поручень кровати. – Мама, самоубийство? Ты серьезно?
– Прости, Эфраим. Не знаю, о чем я думала, – ее глаза наполнились слезами. – Дорогой, ты все, что у меня есть.
– Это моя вина, – сказал он. – Я должен был прийти домой раньше. Поздно ушел из школы. Я понятия не имел, что тебе придется пройти через такое.
Он попытался проглотить комок в горле.
– Из школы? – Прищурившись, мама оглядела комнату. – А который час?
Он не удивился бы, спроси она, а какой сегодня день.
Эфраим посмотрел на часы.
– Начало восьмого. Утра, – он взглянул на разбитые часы в пластиковом пакете.
– Молодой человек, а почему ты не в школе?
– Шутишь? Сегодня последний день. И ты в больнице.
– Ты никогда не пропускал школу, и я не хочу, чтобы начал сейчас. Эфраим, ты должен быть не здесь. Не хочу, чтобы ты видел меня такой.
Она смахнула слезы и слабо улыбнулась.
А как насчет того, когда он находил ее пьяной на кушетке перед телевизором? Или когда вынимал тлеющую сигарету из ее пальцев, чтобы та не подпалила всю квартиру?
Мать вытащила маленькое зеркальце и помаду. Посмотрела на отражение и тут же достала другие принадлежности для макияжа.
– Я останусь с тобой, – сказал он.
– Иди. Прямо сейчас ты больше ничего не можешь для меня сделать.
Он хотел бы, чтобы люди перестали так говорить. Разве он не помогал уже тем, что был здесь?
– Можешь вернуться днем, – сказала она. – Я никуда не собираюсь.
– Если ты уверена… – Эфраим встал и взял мать за руку. – Я сказал им, что это была ошибка, мам. Что ты смешала лекарства, что была пьяна, растерялась. Ты не хотела кончать жизнь самоубийством.
– Увидимся позже, – твердо сказала она.
Он наклонился над кроватью, и мать легонько поцеловала его в щеку.
– Хорошего дня, – пожелала она.