— Безумие, — высказался Макрон. — Как можно тут заработать на пропитание? Эй, проводник!
Симеон повернулся в седле и улыбнулся.
— Слушаю, друг мой!
Макрон уставился на него.
— Ты мне не друг. Пока. Ты просто проводник, так что следи за языком.
— Как пожелаешь, римлянин. Чего ты от меня хочешь?
Макрон ткнул в сторону крохотных участков возделанной земли вокруг деревни, которую миновала колонна.
— Что это такое? Почему такие маленькие наделы?
— Так принято в Иудее. Когда хозяин умирает, земля делится между его сыновьями. Когда они умирают, земля делится между их сыновьями. Так что с каждым поколением наделы становятся меньше и меньше.
— Но так не может продолжаться вечно.
— Разумеется, центурион. Это еще одна беда этой земли. Когда человек не в состоянии содержать семью, он вынужден взять в долг под залог имущества. — Симеон пожал плечами. — И если случится неурожай или на рынке упадут цены, он не сможет отдать долг, и землю отберут. Многие отправляются в Иерусалим искать работу, остальные же уходят в горы и становятся бандитами, нападая на путников и терроризируя мелкие селения.
Макрон поджал губы.
— Но ведь это не жизнь!
— Даже хуже, ведь теперь приходится платить и римские налоги.
Макрон резко взглянул на проводника, но тот снова пожал плечами.
— Без обид, центурион, так оно и есть. Если Риму нужен здесь мир, следует обратить внимание на нужды бедняков, прежде чем тащить сокровища Иудеи в имперскую казну.
— Империя не строится на благотворительности, — фыркнул Макрон. — Нужно содержать армию, охранять границы, строить дороги, акведуки и… прочее. Обходится недешево. Кто-то должен платить. А без нас кто защитит этих людей, а? Скажи.
— Защитит? — Симеон слабо улыбнулся. — От кого? Вряд ли им будет хуже под пятой любой другой власти.
— Я говорю о бандитах Баннуса и ему подобных. Рим защищает людей от Баннуса.
— Люди считают иначе. Некоторые называют Баннуса героем. Вам не победить его, пока Рим не ослабит давление на Иудею или не застроит всю здешнюю землю гарнизонами. Но это вряд ли произойдет.
— А как бы ты поступил, Симеон? Как бы облегчил участь иудеев?
— Я? — Проводник задумался. — Для начала я освободил бы их от бремени римских налогов.
— Но тогда Иудее нет смысла оставаться провинцией. Ты этого хочешь для своего народа?
— Моего народа? — удивился Симеон. — Это больше не мой народ.
— Разве ты не иудей?
— Иудей. Это мои земляки, но я не разделяю их веру. Я уже много лет не живу в этой провинции.
— Тогда как же ты оказался проводником?
— Больше десяти лет назад мне пришлось бежать из Иудеи. — Симеон бросил быстрый взгляд на Макрона. — Не спрашивай почему. Были причины, но я не хочу о них говорить.
— Не хочешь — не говори.
— Так или иначе, я отправился на юг, в Набатею, где меня никто не стал бы искать. Я присоединился к отряду наемников, охранявшему караваны, научился обращаться с оружием. Никогда не забуду свой первый караван: двадцать дней по пустыне и через горы. Я прежде не видел таких стран. Честно, центурион, есть такие места в этой части света, где ощущается рука бога.
— Кажется, я повидал достаточно, — пробормотал Макрон. — Мне бы в Кампанью или Умбрию хоть сейчас. Надоела эта пустыня и камни!
— Здесь не всегда так, центурион. Весной прохладно, идут дожди, холмы покрываются цветами. Даже пески за Иорданом расцветают. В пустыне есть что-то величественное. К югу отсюда тянется высохшее русло — вади, где песок ярко-красный, а разноцветные скалы вздымаются ввысь. Ночью небеса усыпаны звездами; путники собираются у костров и рассказывают истории, и скалы вторят эхом. — Симеон помолчал и улыбнулся сам себе. — Может быть, однажды сам увидишь и поймешь.
Он щелкнул языком и, поторопив коня, немного оторвался от колонны. Макрон какое-то время смотрел ему вслед, потом вполголоса спросил у Катона:
— Ну и что ты о нем думаешь?
— Не знаю. Если он и впрямь хорошо знает местность, то понятно, почему Флориан пользуется его услугами. Но что-то в нем не так.
— Что?
— Трудно сказать… — Катон покачал головой. — Не могу доверять человеку, на долгие годы отказавшемуся от семьи и друзей. Интересный тип.