— Недаром Дени не любил рассказывать о своем семействе!
Все четверо направились к стоянке таксомоторов. Орельен решил проводить Мэри, чета Менестрелей пошла пешком на Монмартр.
— Как, по-твоему, — спросила госпожа Менестрель мужа, — знает Фредерик адрес той женщины? Надо бы ее предупредить…
Менестрель молча пожал плечами…
На следующий день Лертилуа вызвали в полицию для дачи показаний. Впрочем, все оказалось менее сложно, чем он думал. Все обошлось вполне корректно. Но вечерние газеты раздули дело. В отличие от утренних выпусков, где убийству Поля отвели всего две строки. В вечерних выпусках подробно рассказывалось о происшествии на площади Бланш, поместили даже добытый у кого-то портрет Поля Дени, упомянули о группе Менестреля. Ничего, скоро все само собой забудется. Назавтра «Пти паризьен» в своем дневном выпуске преподнес происшествие на площади Бланш как сенсацию; еще несколько строк на ту же тему промелькнуло в «Энтрансижан» — вечерний выпуск — внизу полосы. А еще через день о смерти Дени рассказывали уже как о давней истории, говорили относительно инцидента между американскими матросами и неграми с Монмартра, не особенно углубляясь в суть дела. Не хотели раздражать американское посольство.
Похороны. Не скоро изгладятся из памяти Орельена эти похороны. Он считал себя обязанным пойти. Аньер… жара… истерические рыдания женщин в черных вуалях, окруживших мать… родственники мужского пола… и еще человек сорок знакомых Дени… Орельену казалось, что он голый среди одетых особ. Странное ощущение. Это шумное, болтливое, хныкающее стадо. Напрасно он искал Менестреля: вся «группа» отсутствовала в полном составе, даже Фредерик, ибо из принципа они были против похорон. И не так уж они оказались неправы. Бросив на гроб традиционную лопату земли, Орельен раскланялся с госпожой Дени и ее спутниками, выстроившимися у ворот кладбища, и хотел было идти, но господин Бедарид шагнул к нему, переломился надвое, как сухое дерево, и прошептал сквозь свои пышные усы:
— Сердечно благодарю вас, мосье Лертилуа, за то, что вы пришли… Моя несчастная сестра весьма польщена…
Позади Орельена шла чета американцев, которых никто из присутствующих не знал, — он без шляпы, с широким грустным лицом, она — маленькая, остроносенькая; оба прошествовали со смущенным видом, ни с кем не поздоровавшись за руку. Супругов Мэрфи раздирали противоречивые чувства: они искренне скорбели о покойном друге, но не могли опомниться от удивления, в которое их поверг уныло-зловещий дух французского мещанства.
Эдмон тут же прискакал за новостями к Мэри. Бедняжка, хотя Поль ее давно бросил… Она была в ужасном, именно в ужасном состоянии. У нее буквально все из рук валилось. Она разбила даже свою любимую опаловую чашу.
— Я скажу Розе, чтобы она к вам зашла…
— Нет, не надо! Я очень люблю Розу, но… в известных обстоятельствах… У Розы доброе сердце, но она меня раздражает. Естественно, вы… В такую минуту театральные представления — это не то, что мне нужно!
До чего же она несправедлива! У Розы столько такта. И хотя они говорили о Розе, дело тут было не в ней. Эдмон ни за какие блага мира не упомянул бы имя своей двоюродной сестры. Но первой начала Мэри, ее вдруг прорвало:
— Она его убила, Эдмон, это она его убила!
Госпожа де Персеваль люто ненавидела Беренику. Будто тут дело в неграх! Она ведь говорила с Лертилуа. Он ей передал последние слова Поля: «Я убью себя». Итак, он покончил с собой. Из-за этой женщины. И не в ревности тут дело! Она его убила, вот и все.
Барбентану хотелось облегчить свою совесть, и он решил с пристрастием допросить Орельена. Но поймать его оказалось не так-то легко: телефон не отвечал или был занят, все время занят: должно быть, Орельен просто снимал трубку. Когда же на следующий день Эдмон позвонил ему пораньше утром, надеясь застать в постели, тот, как пес, что-то злобно прорычал в ответ, и выудить из него ничего не удалось. Просто несчастный случай, мальчишеский нелепый порыв. Нет, мадам Морель он ничего не хочет передать, ничего. Орельен подумал, что Береника была бы чертовски рада: ведь Поль Дени убил себя из-за нее. Вот вам, получайте абсолют в любви! Ну ее совсем, эту подлую жизнь!
На остров Сен-Луи явилась целая делегация друзей покойного: Жан-Фредерик Сикр, Менестрель и еще двое. Они хотели составить себе более точное представление о происшествии. Так сказать, пресечь легенду в корне… У Фредерика был по-настоящему удрученный вид, он казался почему-то особенно пучеглазым и походил на рыбу, которую тянут крючком из воды… Они намеревались провести дознание также в Живерни, в Мулене и у четы Мэрфи. Решено было допросить и госпожу де Персеваль. Такое детективное рвение возмутило бы Орельена, если бы он не почувствовал за ним изрядную долю наивности. Гости просидели у него больше двух часов, продымили всю комнату, повсюду насовали окурков. Вслед за ними к Лертилуа явился Фукс. Он тоже хотел выведать у Орельена все подробности. У Фукса оказалась неизданная рукопись Поля Дени, неплохо было бы поместить ее в следующем номере «Ла Канья», но, видишь ли, требуется броская шапка: поскольку ты его друг… Это уж слишком! Да я его почти совсем не знал. Тогда объясни, пожалуйста, что это за история с неграми, что за ней кроется? Орельен выставил непрошеного гостя за дверь.