Впервые Орельен услышал эту фразу из женских уст. Странное она произвела на него впечатление. Так или иначе, он не одобрял старьевщицких повадок своих соотечественников. Даже немножко стыдился. Как-то утром, задумавшись, он шел своей любимой горной тропкой к северо-востоку от Штейнаха, как всегда в полном одиночестве, голый по пояс, закинув за плечо сверточек с двумя бутербродами. Он, по-видимому, сбился с пути и вдруг оказался лицом к лицу с полдюжиной немцев, настоящих немцев, в светло-песочных и серо-зеленых костюмах, с женами, — и жены, признав в этом загорелом туристе чужеземца, вдруг начали грозить кулаками, кричали, что всех чужаков выгонят прочь, а мужья старались их успокоить, шептали им что-то, и в эту-то минуту, проходя мимо их группы по узкой тропинке, вившейся между пропастями, с неприятным ощущением, что достаточно толчка плечом и можно полететь с высоты тысячи метров, — в эту минуту Орельен не слишком ощущал себя победителем, а был скорее сконфужен. Особенно при мысли, что на их месте и он сам, вероятно, чувствовал бы то же самое; достаточно вспомнить о чете Флорессов. Впрочем, такие инциденты случались крайне редко. Гораздо чаще местные жители были сама любезность.
У Орельена вышли затруднения с деньгами: ежемесячную сумму запоздали перевести — ясно, по глупейшей нерасторопности банка, а тем временем крона все падала… О, конечно, он мог бы найти выход. Но вместо этого зачем-то принял предложение Флоресса и поселился у них, в комнате, отведенной для гостей. Дом был какой-то особенно огромный. Флорессы за эту комнату ничего не доплачивали, если не считать стирки постельного белья. И потом, не мог же он обидеть Регину.
Однако, когда он получил письмо от дяди Блеза, он испытал радость Ливингстона, заметившего на горизонте караван Стэнли. Амберьо направлялся в Мюнхен и решил сделать крюк специально ради того, чтобы повидаться с Орельеном, но просил его приехать в Инсбрук, потому что Штейнах стоял в стороне. Приятно было встретить на вокзале их обоих, дядю и тетю Марту, ничуть не изменившихся, все таких же… Ах, как хорошо знал Орельен старый дядин костюм из натуральной чесучи, который неизменно появлялся на сцену в жаркие месяцы. И тетя: все тот же серый костюм, черная соломенная шляпка, в руках сак, а в саке вечное вышивание.
— Вы все такая же, тетя Марта! Совсем как когда я был еще маленьким, и мы с мамой зашли за вами, а пони…
— Ты стал настоящий мулат, детка, — прервала его тетя своим хриплым голосом, — но только эта страна не про нас!
Тетя была напугана — накануне произошло что-то вроде демонстрации у памятника одного тирольского патриота, стрелявшего некогда в наполеоновских солдат. И многие торговцы закрыли лавки в знак протеста против иностранцев.
— Похоже, нас здесь не особенно любят… — вздохнул дядя Амберьо, а тетя Марта подхватила:
— Интересно, в чем они нас могут упрекнуть!
Орельен молча пожал плечами, но Амберьо пояснил:
— Известно, голод не свой брат. Тут дело даже не в идеях, а в брюхе!
Орельен сказал, что и французы не лучше немцев: все люди — просто низкие материалисты. А все-таки приятно побыть в обществе своих близких. На сколько вы приехали — на один день, на два? Нет, дядя, на два, все равно я вас отсюда до послезавтра ни за что не выпущу!
LXXIX
— Уверяю тебя, сынок, ты не прав…
Блез закусывал, стоя у парапета. Тетя Марта, по обыкновению, не вмешивалась в разговор, она вся ушла в работу: вышивала на круглых пяльцах английской гладью скатерку небеленого полотна, натянутую на кусок зелено-черной клеенки, истыканной иголкою.
— Говорю тебе, ты не прав… у Менестреля есть талант… и потом плевать на то, талантлив он или нет… Он больше, чем талант. В каждом поколении встречаются такие люди. Конечно, их иногда окружают разные пошляки из молодых… То же было и во времена символистов… В дни юности я сам восхищался такими штучками! Даже смешно становится, когда вспомнишь… И все равно — Менестрель, сынок, Менестрель… сам потом увидишь.
Как они заговорили о Менестреле перед этим необъятным пейзажем, в этом ослепительном свете дня? Поднявшись на фуникулере, они добрались до огромной террасы, которая господствовала не только над Инсбруком, но и над всей долиной Инна и откуда, по уверениям местных жителей, можно было видеть даже долину Дуная. Тете Марте и Орельену подали пиво. Блез заказал себе большую кружку молока.
— Я ничего не понимаю, что они такое пишут, — сказала тетя Марта. — Но если твой дядя считает, что это хорошо, значит в них действительно что-то есть. Я давно заметила: ругают какого-нибудь художника или писателя, но если дядя качнет вот так головой (смотри-ка, смотри скорее), значит, через десять лет все получится наоборот… Даже те, кто не разобрался поначалу, увлекаются до сумасшествия, а мой Блез, напротив, начинает разносить своего бывшего любимца.