Что там твердит Беквиль?
— До чего же это дойдет, господин капитан? Если уж они решили заключить перемирие, пусть заключают быстрее…
Они въехали в какой-то расползшийся во все стороны городок, пересеченный длинной улицей, которая шла вверх краем ложбины. Видимо, это был центр городка, но дальше она вилась, как гусеница, и выпускала в бок, наподобие лапок, узенькие улочки, в лабиринте которых их колонна сразу же сбилась.
— Посмотрите, господин капитан, — сказал Блезо, — должно быть, старинное местечко… везде резьба, а народу сколько!
Что верно, то верно. На перекрестках образовались пробки, обоз распадался на отдельные группы; вдруг их вынесло на широкую площадь с развороченной мостовой, с железными столбами; площадь окружали покосившиеся дома. Грузовики, наезжая задними колесами на тротуар, выстроились в ряд на протяжении ста пятидесяти метров; солдаты уже разбрелись, офицеры стояли кучками, прошел генерал в сопровождении штабных. На пороги домов высыпали местные жители и стояли, чуть отступив назад, с подчеркнуто нейтральным видом наблюдателей. В набитых битком машинах отнюдь не военного вида проехали сенегальцы. Оглушительно раздавались слова команды, обоз остановился, за грузовиками показались конные драгуны. На улицу выполз танк и повернулся вокруг своей оси. Люди отхлынули.
— Где мы? — спросил капитан Лертилуа. — Если верить Блезо, это Р.
— Это и есть Р., господин капитан, — подтвердил Беквиль.
Пора было подумать о постое.
III
— Ах, господин Лертилуа… то есть, господин капитан… Я вас сразу узнал!
Аптекарь стал просто страшным, он окончательно оплешивел, и только на маковке торчал пучок волос. Однако лицо было довольно моложавое. С годами пустой рукав стал казаться знаком геройства, тем более что Люсьен Морель носил теперь в петлице пиджака неизвестно что означавшую ленточку. Было чертовски жарко, и все казалось каким-то необычным. И дом Береники, и все эти люди, и старая дама в плетеном соломенном кресле, и рыжая собачонка, которая лаяла не переставая, и пышные зеленые растения. Аптека выходила на главную улицу, где на перекрестке стояла статуя мадонны; само строение было высокое, старинное, и крыша не походила на здешние; молоденькая девушка с черными, туго завитыми волосами, в белом халате, под-которым так четко вырисовывались ее формы, что казалось, она только что вышла из ванны, провела капитана в узенький переулок, где за углом был вход в жилище Морелей; через высокую калитку попадали во двор, вернее, в садик, заключенный между глухой стеной и домом. Дворик треугольной формы, с мощеными дорожками и небольшой площадкой, посыпанной гравием в самом центре; высокие зеленые растения в зеленых же горшках, непропорционально большая маркиза над входной дверью, цветы в синих и белых вазах и сбоку несколько шезлонгов. Офицеры, женщины в легких платьях, какие-то мужчины без пиджаков толпились в этом дворике.
— Что там такое, Жизель? — спросил аптекарь, отделяясь от группы. По этому тону собственника сразу можно было заметить, что между ним и Жизель существует интимная близость. И так же было ясно, что костлявый и желтолицый юноша в клетчатой рубашке, поднявшийся навстречу вошедшим, страдает из-за этой близости; в руках он держал длинные ветви с очень зелеными, зубчатыми листьями. Старая дама должно быть была слепая. Кто-то обернулся: доктор Фенестр и с ним два сержанта из разведывательного отряда дивизии. Они радостно приветствовали Лертилуа. Два господина, которые, очевидно, зашли сюда случайно, поднялись и вежливо поклонились.