Повсюду валялись разбитые бокалы, по скатерти расплывались винные пятна, ноги скользили по полу, усеянному остатками пищи, весь стол был загроможден грязными тарелками. «Ну и мерзость», — заметил Гюро. А Дюпюи, выставив звериную челюсть, сокрушенно вздыхал с видом человека, не успевшего вмешаться в драку, — что тут, мол, произошло? — и эффектно пружинил мускулы. Известно, артиллерист.
Публика поспешно расходилась по домам. Гюссон-Шарра требовал, чтобы Фукс вызвал ему такси. Участники банкета разбирали пальто. Доктор спросил Орельен а:
— Вы где-нибудь встречаете Новый год? — Орельен отрицательно покачал головой. — Давайте проведем вечер вместе.
Гюссон-Шарра настаивал, чтобы Орельен непременно поехал с ним на такси, но дождь перестал, и было очень кстати немножко пройтись, чтобы разогнать остатки хмеля. Получилось так, что вместе с Орельеном и доктором по лестнице собора Сакре-Кёр одновременно спускались Гюро и Бомпар.
Бомпар фамильярным жестом взял Орельена под руку:
— Рад был тебя повидать, дружище… Во время обеда нам так и не удалось поговорить… Ну, как тебя балует эта сука жизнь? Женат? Нет? Молодец, правильно делаешь. И не женись. Никогда не женись.
Над ними возвышалась белая базилика, у их ног лежал в световой дымке Париж. Холод пробирал до костей, и они плотнее запахнули пальто, подняли воротники. Гюро по своему обыкновению орал во весь голос.
— Марсоло, вечно Марсоло… Вечно ввязывается в ссору, а из-за чего спросите, и сам не знает… Тоже вояка… Когда он был при майоре адъютантом, так он только и делал что наушничал: на одного наговорит, потом на другого…
— Ну ладно, ладно, — отозвался Бомпар. — Конечно, будь здесь майор, все обошлось бы мирно… А Милло недостаточно авторитетен…
— Я бы тебе посоветовал, Бомпар, не защищать Марсоло… Вы же знаете, что до Марсоло я состоял при майоре, а потом меня взял к себе полковник… Он оценил мою склонность к порядку. Там я и узнал много интересного… Вот ты, например, знаешь, Бомпар, почему ты целых два года ждал, когда тебе дадут нашивки, а?
Бомпар так и подскочил, потом как вкопанный остановился на ступеньке, — они прошли только половину лестницы, — и вцепился в перила. Потом ударил Гюро по плечу:
— И ты ни разу мне не сказал? Марсоло? Неужели?
Они продолжали спускаться в глубоком молчании. Снизу доносились звуки музыки, призывные гудки автомобилей. Доктор сказал что-то о Монмартре, об уходящем годе. Орельен думал о Беренике.
— Ты веришь этому, Лертилуа? — вдруг взорвался Бомпар. — Оказывается, Марсоло мне гадил! Этот тип, который у одного берет денег взаймы, потом у другого. И никогда не отдает… тратит со спокойной совестью наши кровные денежки, а потом… Экая стерва!
— Если бы я вам показал свои заметки, — прокричал Гюро. — У меня имеется одна записочка Марсоло… Помните, в Эпарже…
— Еще бы, дружище! Солдаты хотели сыграть с ним хорошенькую штуку, потому что он во время атаки взял да и спрятался… Это я спас его от неприятностей! И подумать только, что эта сволочь…
— Да, — вздохнул доктор, — мы, то есть окопавшиеся, и представить себе не могли, что такие вещи происходят на передовых.
Слова его были встречены с холодком. Но Гюро уже слишком разошелся. Старинные обиды жгли язык этому ворчуну и злюке:
— Ясно… «Нерушимое единство фронтовиков…» Вы сами слышали этого идиота Милло. Сначала они с Марсоло были неразлучные дружки… лотом Марсоло отбил у него одну девку… поэтому сейчас любое обвинение против Марсоло хорошо… А не будь у них личной неприязни… Разве мне десять — двадцать раз не полагалось получить красную ленточку? А знаете, кто мне подгадил? Дивизионный священник, вот кто, этот клоп вонючий! Полковник меня отличил, но уж если иезуиты возьмутся за дело… Я бы мог вам многое порассказать об этом самом отце Бельяре! Эх, когда-то я смогу опубликовать свои записки, придет ли наконец такой день!