– Значит, не привёз... Э-хе-хе-хе-хе... А я что ждала, так ждала... Все глазоньки проглядела-та...
– Чище смотрите! – Михаил сшагнул в сторону. – Вот, мамань, моя Нюронька!
Всхожу я на крыльцо, будто чужеземица. Не смею всего, глаз не подыму.
Мать:
– А батюшки!.. А миленька!.. А родну?шка!.. А ты ж вся дрожишь... А ты ж, чай, наскрозь вся прозамёрзла?!
Не знаю, что и сказать.
Обнялись, расцеловались... Заплакали...
Ведут в дом.
Куда ни пошлю я глаз – на лавку, на печку, на полати, – отовсюду грейко светят солнышками светлые ребячьи рожицы.
– А ты, роднушка, – наставляет на ум свекровь, – не гляди на них. У нас в дому двенадцать носов и всяк чихает.
Да-а, стало, врал Михаил.
Плёл, один одним у отца-матери. Одиный! Вот, мол, трое нас. А вышло, не хватает до чёртовой дюжины одной дуры несолёной. Так вот объявилась. Всеполный теперь комплект!
Дали мне валенки. Велели забираться на печку.
Обняла я трубу. Реву:
– Оха, мамынька ты моя родная! Оха да жёлтинска! Да куда ж меня завезли-та? Да куда ж да попалась-та я?..
– Нюронька, ну чего ты, ей-бо, расслезилась? – шепчет в ухо Михаил. – Не надо бы, а?.. Ну чё ж теперь, пра, делать? Не ворочаться же... Всенадобно, Нюронька, со всей дорогой душой к нашему к обчеству приклоняться... Ну... Надь ладниться... Слышь, сродничи, соседи валом валят. Полна коробонька нажалась народу. Привёз Блинов невесту со стороны, глаза горят на молоду поглядеть...
10
Сама испекла пирожок,
сама и кушай.
Попервости я не соглашалась идти под Михаилову фамилию.
Серчал он.
– Тогда и не жона как будешь... Жона должна таскать мужнину фамилию.
Время пообломало мою гордыню. Навприконец отступила я на попятный дворок.
Пошли мы в загс. Записались.
Выдали нам регистрированную бумажку.
По дороге назад я спросила, когда венчаться пойдём.
А Михаил со смешком и отколи штуку:
– Иди венчайся одиначкой. А я товарищ комсомол! Я венчаться не буду.
Прямо оглоушил. Как обухом старой корове меж тупых рогов. Стала я посередь дороги и шагу не могу ни взад, ни вперёд подать. Будто вкопало по колени. Не то что мизинцем пни, дунь – паду.
А он, лихобес, руки за голову, и ну бить дробца. И ну этаким чертоплясом вкруг меня кружить с приговорками:
Сгрёб с себя кепку, приложил к груди в поклоне – это я, соколок-найдёныш! – и в полной отчайке хлоп кепкой плашмя оземь.
И дале за своё:
– Как только... получил на меня документ... – бормочу. – Час... Единый час не сшёл... как накинул в загсе хомуток... А уже натура-дура в открытку из тебя полезла! Даль-то чего ждать?
Бросил он скакать, повинно вальнулся передо мной на колени. Обнял меня и не пропел, проговорил тихо приговорку:
Помолчал и потом так говорит:
– Нюронька, небесна звёздынька, ты думаешь, что я, дурак из картошки, увесь возмечтал тебя обидети? Неее... И в думке не держал. Жить будем ладно. Вдвох. Безо венца. Третий, знамо, лишний.
– Чем же тебе венец не угодил?
– В том и фасоля, всем угодил. Мне сам Боженька подал тебя как гостинчик в окошенько, и я проть венчаться? Хочу! Да не стану... Да пойди я в церкву – до гроба завоспитывает товаришок комсомол. Задолбют вороняки. Никаторого житья не дадут! По знакомцам заключение держу. Опаа... В комсомолийкрематорий внагляк загребли, как трактором, сразу всю улицу... Молодняк, знамо... Без спросу записали. Без согласки. А теперь и крутисьоглядывайся. Без спросу и до ветру не сбегай. Искривление политицкой линии! Вота чё выработают из нашего культпохода у церкву. Навалются всей чингисхановской ордищей и в бараний рог нас сомнут. Тебе это надь? Лично мне не надь. Того я и не хочу ни тебе, ни себе говнивых приключеньев на весь остатний кусок житухи...
Я согласилась с Михаиловыми словами.
Вот весь век и живу не венчана.
Через много лет, на исповеди, сказала про это. Батюшка и успокой:
– Ничего. Господь простит.
А я и платьишко к венцу нарядное справила. Так и разу не надела, ненадёванное лежало.
Дочке потом к свадьбе подарила.
Было оно дочке впору.
В Крюковке я скоро обвертелась, освоилась.
Одни по-за глаза выхваляли: Минька хорошу жону со стороны отхватил! Кой-кто поперёк тому слову на дыбошки ставал. Мол, а чего больно хорошего-та в ней? Тот же назём издаля привезён!
11
Прежде смерти не умирают.
На свадьбе мне и Михаилу налили по полной стограммовой рюмке магазинной водки. Дали по куску ржаного хлеба. Шибко посыпали солью, в снег прям белые.
Примета вроде там такая. Выпьют всё молодые и не поморщатся, съедят все это – любят крепко друг дружку, в ладу будут жить.
Минька-то молодчуга. Шадымчик[11] под случай как ломит! Что вода, что водка – без разницы вприпадку молотит.
А я полстаканчика приняла. С горем пополам на двоих осилила. Разочек куснула хлебушка. И нетути меня больше.
Тут встают свёкор со свекрухой.
Свёкор и говорит свекрухе:
– Аниковна, давай выпьем. Миньку женим! Первончик наш! Соколич!
Слышу, ой, плохо мне...
По-за спиной шепоток зашелестел:
– Какая-то вся она из себя гордянка. Впряме дышать нечем!
– Ересливая брезгуша...
– А матушки-та мои, морщится. А матушки-та мои, и хлеб-та не скушала-то наша городска...
– Э-э-э-э... Не будут жить...Не будут, одно слово...
Мне и вовсе худо. Молоком отхаживали. Нашатырём виски тёрли, нюхать давали...
Очнулась...
Тут-то моя доброта-свекровь и ну задавать звону свадьбе.
– Зачем тако мучить человека?! Это у нас тако принято. А у них тако не принято. Она не можа... Ну на кой лядо принужатьта? А не дай Бог, помрё, чё будем делать-та?..
А не померла Аннушка.
Ой да ну!..
12
Дело толком красно.
Они там, в Крюковке, сеяли коноплю, лён, пряли и ткали холсты. А я знай ажурные вяжи свои паутиночки.
Сижу у окна со спицами.
Печливый[12] дедушка – звали его дедька Аника, был уже под годами – крадкома, уважительно так спрашивает:
– Нюронька, а чего эт ты вяжешь-та?
– Платок.
– А што ж за така за кисейка-та?
– Довяжу, посмотрите.
– Да как жа ты вяжешь-та без гляденья?
– Привыкшая... Пальцами слышу, где рисунок, где наружная петля. У меня пальцы – глаза.
– А господи, твоя воля!
– Да-а... У всех у жёлтинских, кто при платке обретается, чутьё в руках кощее. Вот возьму что в одну руку, возьму в другую – разницу в пять граммушек скажу.
– А господи, твоя воля!
– Бывалко, принесёшь кладовщику выработанный платок. Не глядит. Тронет – иль враз примет, иль садись выбирай волос. Пальцами зорче рентгена видит!
– А господи, твоя воля! Пошшупал, сказал красну цену рукодельству... Чудно?...