Ксения силилась соединить таз, течь и бороду в одну ясную практическую задачу, наподобие арифметической с водой и бассейном. “Брат безумствует. — Человек ткнул пальцем в небо с таким значительным видом, словно доводился братом местному дождевому божеству. — До седьмого протекло. Тряпки есть?” — и, не дожидаясь ответа, бросил мальчику быстрое, неразборчивое приказание. Тот кивнул, кинулся вверх по лестнице и почти сразу сбежал обратно, таща за собой огромную мешковину, усаженную такими прорехами, словно мальчик только что выволок ее из схватки с другими мешками. Мужчина с треском разорвал рогожу и бросил кусок женщине под ноги: “Гоните на меня, я буду загребать”. Мать нагнулась и подоткнула тряпку под водяной край.
“Помочь?” — Ксения топталась по сухому. “Уходи в комнату, не лезь в лужу! Она у меня болезненная”, — выжимая тряпку, мать зачем-то поделилась с мужчиной. Отец поднял таз и слил его в ванну.
Работали молча, без устали нагибаясь и разгибаясь, и вода наконец пошла на убыль. С потолка больше не лило, как будто таинственный дождевой брат поставил на место небесные заслонки. Тепло запахло вымытым жильем. Мокрая мешковина перебила холодный строительный дух — задышалось свободнее и легче. Влажные полы сохли на глазах и блестели так ровно, а деревянные плинтусы так уютно темнели, что покоробленный потолок показался сущим вздором: “А, все равно… В таких желтушных обоях жить нельзя, заодно и побелим...” Мать кивнула Ксении, словно уже выполнила свое обещание.
“Я на девятом, ровно над вами”. — Сосед нашел нужным представиться. Он держал пустой таз как цилиндр — на отлете. “Вас тоже залило?” — спросила хозяйка, легко, как-то по-бальному улыбнувшись. “Меня — первого. — Густые брови поползли вверх, нарушая пейзаж. — Это вас — тоже”. — “Вы давно?..” — Она хотела сказать “переехали”, но замолчала, наблюдая, как брови встают на место. “Недавно”. — Он понял, но запнулся, как будто начал бальную фигуру не с той ноги.
Запинка доставила женщине удовольствие. “Вы у нас первый гость на новом месте”. — “Приходите к нам вечером, — вдруг пригласил мужчина. — Там, — он опять показал пальцем в потолок, — моя жена, сын и дочь. Ваша ровесница”, — теперь он обращался к Ксении. Хозяйка поблагодарила, и гость, заторопившись и прижав к ноге рыжий таз, стал пятиться к двери. Напоследок он обвел по очереди глазами всех троих, как будто отдал поклоны: “Ее зовут Инна”.
“Надо же, — закрыв дверь, мать обратилась к отцу, — ты тоже хотел назвать ее Инной...” — “Вторую дверь надо ставить, — он откликнулся хмуро, — с лестницы дует”.
“А для мальчика ты придумывала?” — Ксения заинтересовалась разговором, уводившим назад, в прошлое. “Зачем? Я была уверена — девочка, — мать ответила так решительно, как будто именно сейчас определялось, кто у нее родится, и своим ответом она могла повлиять на результат. — Ты еще родиться не успела, а я: не перепутайте, не перепутайте, у меня девочка! А они: не беспокойтесь, мамаша, сегодня одни мальчики идут...”
В уши ударил бессонный детский плач, и, склоняясь к колыбели, мать обмолвилась скороговоркой, словно проговорилась: “В нашем роду мальчики не живут. И бабушкины, и мамины... Потом они уже знали: как мальчик — жди скарлатины или кори, да мало ли чего! — Материнское лицо порозовело и осветилось виноватой улыбкой. — У других сыновья, а у нас дочери, но зато — красавицы. Ты тоже будешь красавицей”, — она закончила неуверенно.
Отец прошел через комнату, держа на плече рейку, как пустое коромысло: “Надень пальто и помоги”.
Ксения оделась и вышла на балкон. Дневное светило уходило на запад, перевалившись через гору песка. Замерзший залив виднелся за гребнем, похожим на киль перевернутого челнока.
Отец успел распилить рейку на колышки и, забравшись на ящик, вбивал их в зазоры между балконными боковинами. “Распутай веревку и подавай”. Ксения взялась за моток. Приняв конец, отец принялся обматывать его вокруг колышка, пробуя узлы на прочность. “Может, действительно сходим?” — мать выглянула на балкон. Отец пожал плечами, не отвлекаясь от дела. “Встань на ящик и натягивай”. Ксения тянула, косясь в сторону.
Высокое вечернее небо твердело, принимая цвет олова. Темнота, растекаясь по оловянному своду, размывала контуры домов-кораблей. Ксения выглянула. Улица Кораблестроителей пустела. Последние новоселы, похожие на торопливые тени, скрывались в новых парадных. Новоселы — те же бродяги. “Мы бродяги”, — Ксения сказала громко. Отец не ответил.
Дверь верхней квартиры распахнулась, как будто рванула навстречу. За порогом стояла девочка, и, едва взглянув, Ксения разгадала ее тайну: красавица.
Девочки смотрели друг на друга. Гостья сдалась первой: “Ну почему они не назвали меня Инной?”
В прихожую вышла вся семья, и бородатый хозяин принялся называть имена и взмахивать рукой, как дирижер, представляющий публике солистов. Его жена принимала подарок — остролистый цветок в высоком глиняном горшке. “Он скоро зацветет. Весной”, — мама пообещала так легко, словно речь шла о чем-то близком, как утро. Черноволосый мальчик, умевший храбро сражаться с мешками, весело закивал головой, когда отец торжественно назвал его: “Мой сын, Хабиб”. Мальчик походил на отца, девочка — скорее на мать.
“Очень, очень приятно, — гостья говорила нараспев, называя жену хозяина по имени, — какая у вас красивая девочка!” Ксения виновато оглянулась, как будто не успела предупредить, и теперь мать произнесла вслух то, о чем в этом, принесенном потопом семействе следовало молчать. Взрослые не заметили неловкости и продолжали легко, как ни в чем не бывало. Инна заметила.
Теперь настал черед гостей. Ксения представила, как сейчас мать или отец назовут ее по имени, и все начнут перебрасываться им как резиновым мячом, и душа ее будет взлетать к потолку и падать в чужие руки, и каждый, поймав мячик, посмотрит на него с жалостью, потому что как же еще можно смотреть на нее в присутствии этой девочки? Инна коснулась ее руки: “Пойдем ко мне”, — и Ксения спасенно заторопилась, уходя за ней в глубину квартиры. В маленькой комнате она сама назвала свое имя, как будто признавая за девочкой право владеть им и распоряжаться по своему усмотрению. Инна взмахнула складчатой юбкой, невесомо опустилась на диванчик и расправила на коленях сломавшиеся складки. “Ты в каком классе?” — она спрашивала серьезно и, дождавшись ответа, указала Ксении место рядом с собой. Ксения села, дернув короткое платье к коленям, — никогда ее складки не сломаются так же красиво, как на этой девочке. “Ты будешь менять школу?” — Инна кивнула в сторону окна. “Нет, нет!” — Ксения испугалась, как будто ее лишали последнего.