В октябре 1796 года стало известно, что императрица Екатерина Алексеевна тяжело и безнадежно больна. А 6 ноября она скончалась в присутствии наследной четы.
На престол вступил Павел. И в самые ближайшие дни друзья и приближенные нового российского императора неожиданно получили важные государственные должности, а также крупные вознаграждения. Среди них были и талантливые впоследствии деятели, имена которых вошли в русскую историю. В их числе оказался и Д. С. Бортнянский. На пятый день правления Павла I—11 ноября 1796 года — он назначается на должность управляющего придворной певческой капеллой, место которого после кончины М. Ф. Полторацкого было вакантным вот уже полтора года. Бортнянский занял его по праву, ведь он был крупнейшим для того времени музыкантом и общественным деятелем в России. В тот же день композитор получил чин коллежского советника, а через полгода — статского советника.
Здесь хочется отметить следующее. За всю музыкальную историю России — до XVIII века и после — мы не встретим такой фигуры, каковой стал на рубеже двух столетий Дмитрий Степанович. Ни один известнейший музыкант или композитор, внесший весомый вклад в развитие русской музыки, не сыграл столь важной роли в общественной жизни страны, не занимал столь высоких и ответственных постов на государственной службе, как это случилось с Бортнянским. Ни Глинка, ни Балакирев, ни Чайковский, ни Рахманинов позднее уже не решали в глобальных масштабах музыкальные судьбы страны, не отдавали всех своих сил на ведение важнейших государственных дел. А Бортнянский все это успевал. В этом смысле, если рассматривать его жизнь в культурно-историческом контексте, личность композитора попросту уникальна. Это было исключительное явление в истории России, когда талантливый композитор был не менее талантливым руководителем большого дела. Хотя не только придворная певческая капелла отнимала его силы. Как дирижер Бортнянский оказал громадное влияние на музыкальную жизнь обеих столиц. При его непосредственном участии в России впервые были исполнены многие произведения Гайдна, Моцарта, Керубини, Бетховена. Будучи в 1816 году утвержден в роли главного цензора издаваемых нот духовных произведений, он сам пишет ряд важнейших сочинений универсального характера. Имея право быть изданным, а также имея всесильное право ставить на всех издаваемых в России духовных нотах свою подпись — «Печатать позволяется. Д. Бортнянский», — композитор многие годы цензорской нотоиздательской деятельности не выпускал в свет своих собственных сочинений. Это ли не образец скромности, самоотверженности человека, которому вложены в руки бразды крупного государственного сановника! При его участии издаются сочинения Галуппи, Сарти, а также творения удивительного русского композитора, сделавшего много блестящих переложений древних русских распевов, позднее забытого и почти не издаваемого, — Павла Турчанинова.
Бортнянский, имя которого сейчас вспоминается в связи с громадным количеством созданных им хоровых концертов, так и не увидел их изданными вместе, о чем мечтал, вложив в это предприятие почти все свои средства. Шесть десятилетий спустя, имея большой капитал и зная о популярности композитора, обосновавшийся в России нотоиздатель П. И. Юргенсон решил выпустить в свет полное собрание концертов Д. С. Бортнянского. Чтобы работа имела более серьезный общественный резонанс, издатель пригласил для редактирования нот П. И. Чайковского. Благодаря этому изданию мы сейчас можем слышать многое из того, что написал славный маэстро. Многие хоровые коллективы включают его концерты в свой репертуар.
Вот один из них — 33-й. «Векую прискорбна еси душе моя» («Отчего скорбишь, моя душа») — название и суть этой вещи. Слова повторяются, мужские и женские голоса переплетаются в долгом тихом разговоре. Будто где-то в глубине души зарождается грустное, протяжное томление. Голоса все повторяются, наконец сливаются в единое, вопросительное, громкое — «векую прискорбна еси…» — и, вздрогнув, ниспадают в испуганное, бессильное — «душе моя»… Это один из лучших концертов композитора, как и предыдущий — 32-й, отмеченный еще П. И. Чайковским. По свидетельствам современников, сам Бортнянский чрезвычайно любил эти произведения, и когда он почувствовал приближающуюся кончину, то собрал придворную капеллу и попросил спеть концерт «Векую прискорбна еси душе моя». Пока певчие распевали его, Дмитрий Степанович мирно почил в кресле. Лицо его было спокойно и умиротворенно…
«В этой гармонической ткани слышались такие переплетения голосов, которые представлялись чем-то невероятным; слышались вздохи и какие-то неопределенные нежные звуки, подобные звукам, которые могут пригрезиться; время от времени раздавались интонации, по своей напряженности напоминающие крик души, способный пронзить сердце и прервать спершееся дыхание в груди. А вслед за тем все замирало в беспредельно-воздушном небесном decrescendo[7]…» — так писал Гектор Берлиоз после прослушивания в 1847 году одного из концертов Дмитрия Степановича. Услышав еще ряд его сочинений, известный музыкант начертал в своих статьях: «Эти произведения отмечены редким мастерством в обращении с хоровыми массами, дивным сочетанием оттенков, полнозвучностью гармоний и, что совершенно удивительно, необычайно свободным расположением голосов, великолепным презрением ко всем правилам, перед которыми преклонялись… современники Бортнянского и в особенности итальянцы, чьим учеником он считался…»
Жизненный путь Бортнянского, заполненный трудами и удачами, окончился в «декабристский» 1825 год. Таким образом, он руководил придворной капеллой — главным хором страны — почти 30 лет. Воспитав целую плеяду замечательных русских музыкантов, таких, как П. И. Турчанинов и А. Е. Варламов, он оказал громадное влияние на характер хорового пения в России, влияние, ощутимое и до нынешних дней. Его преемники по руководству капеллой — Ф. П. Львов и А. Ф. Львов, М. И. Глинка, М. А. Балакирев и другие — всегда понимали, что являются наследниками громадного дела, труда, вложенного композитором в важнейшее предприятие государственного значения.
В связи с этим упомянем о загадочном «Проекте об отпечатании древняго российского крюкового пения», связанном с именем Д. С. Бортнянского. События, происходившие вокруг «Проекта», небезынтересны и поучительны. Ведь древнерусское крюковое пение, некоторые образцы которого ныне уже нельзя восстановить и исполнить даже в результате неутомимых разысканий и известных трудов М. В. Бражникова, до сих пор до конца не изучено и должным образом не издано. Хотя об этом-то как раз и писал в своем «Проекте» Д. С. Бортнянский еще почти 200 лег назад!
В истории русской музыки еще множество «белых пятен», неясные контуры которых заключены порой в довольно пространные временные рамки. Еще больше — настоящих загадок, решить которые не просто исследовательский подвиг, их разгадка стала бы поистине значительным культурным явлением. Мы бы могли не останавливать своего внимания на нескольких страницах текста, которые составляют проект, если бы за ними не стояла целая эпоха, громадное направление в музыкальной истории России, значение которых трудно переоценить.
Для того чтобы последовательно и скрупулезно разобраться во всей этой истории, мы, пожалуй, начнем с момента, когда пресловутый «Проект» впервые попал в поле зрения широкой общественности.
Произошло это особо ничем и никем не отмеченное событие 25 апреля 1878 года на годовом собрании членов недавно учрежденного Общества любителей древней письменности. Председательствовал на этом собрании известный историк, археолог Павел Иванович Савваитов, который во вступительном слове еще раз отметил важность изучения памятников старины. Затем собравшиеся обсудили издательские планы общества, решив приступить к публикации «более капитальных памятников». И вот наконец слово было передано князю Павлу Петровичу Вяземскому — основателю общества, сыну замечательного российского поэта. Павел Петрович, кроме всего прочего, зачитал почтенной публике докладную записку «О русских рукописях по древней музыке» и представил на всеобщее обозрение попавший в его руки документ — «Проект об отпечатании древняго российского крюкового пения». Он назвал его «запиской, которая приписывается знаменитому Бортнянскому». В ней, как кратко разъяснил Вяземский, поставлен определенно и твердо вопрос о том, что необходимо приступить к отпечатанию древнерусской крюковой нотной системы.