Итак, мы смело можем утверждать, что Максим Созонтович Березовский, снискавший себе позднее славу как композитор, был еще и известным, даже, можно сказать, крупнейшим актером музыкального театра России в самый начальный период зарождения в нашей стране оперного жанра. Ведь ему, как и итальянцам, доверялись главные роли. Очевидно, что на этом поприще его ждали успех и слава, но он пошел по иному пути.
Один за другим начинают выходить из-под его пера музыкальные сочинения. И однажды в знаменитой Янтарной комнате Екатерининского дворца под Петербургом состоялся специальный концерт. «Камер-фурьерский журнал» уточняет дату события — 22 августа 1766 года. Здесь же мы узнаем, что «для пробы придворными певчими пет был концерт, сочиненный музыкантом Березовским».
Но слава была еще впереди. Композитора отправляют «пенсионером» в Италию, в знаменитую Болонскую филармоническую академию. Кто хлопотал за него? Кто способствовал этой поездке, принесшей ему еще и европейское признание? Неизвестно. Среди именитых российских музыкантов Березовский был одним из первых посланников в далекую средиземноморскую страну.
В Болонской академии ему приходится встречаться с выдающимся представителем музыкальной Италии — падре Джамбаттиста Мартини. Известный археолог, путешественник, библиофил и собиратель старинных рукописей, в том числе и нотных, непревзойденный знаток музыкальных трактатов, обладатель уникальной библиотеки в 17 тысяч томов, в состав которой входили также бесценные ноты и музыкальные исследования — Мартини много лет работал над созданием «Истории музыки» с древнейших времен. Кипучую жизнь этого человека омрачала лишь давняя болезнь. Кашель отнимал его силы, распухшие ноги не позволяли подниматься к соборному органу. «Уже пять лет я страдаю астматической грудной болезнью, — писал он в одном из писем, — каковая меня вынуждает каждые полтора месяца дважды кровь отворять…»
Мартини был Первоклассным педагогом. В 1774 году вышла его знаменитая Kmira «Esemplare ossta sagio di contrappunto»[3], в которой он изложил свои взгляды на современную музыку, а также свой опыт работы с начинающими композиторами. В эти самые годы у него как раз и учился Максим Березовский. Кому, как не ему, адресованы строки седовласого падре: «Юноша, изучить искусство контрапункта желающий, должен употребить все старания, дабы полностию овладеть элементами и правилами, в сей книге изложенными, поелику оные суть основание и фундамент всего искусства, овладев коим он получит тот запас знаний, с коими он в состоянии будет сочинять легко и изрядно во всяком роде музыки, как старинной, так и новой, и во всяком стиле…» Вместе с тем Мартини серьезно обращал внимание своих учеников на древние музыкальные традиции, которые сильно влияли на творчество Березовского. «Молодой сочинитель должен быть уверен, что старинная музыка есть основание и фундамент всех стилей и всех различных родов музыки, от начала оной до наших дней».
Максим Березовский стал одним из любимых учеников Мартини. «Бывают таланты, особливые и редкие, ограничение коих методой их собственного наставника или какой-либо иной определенной методой нанесло бы им лишь величайший вред, ибо сие препятствует им достигнуть того совершенства, коего не могли достигнуть самые их наставники» — эти слова мудрого Мартини в прямом смысле можно отнести к Березовскому. Всячески помогая своему подопечному, падре рекомендует его в число болонских академиков…
Экзамен был назначен на 15 мая 1771 года. Для музыкальной академии это всегда был самый торжественный день. Сегодня должно было стать известным имя еще одного почетного академика. Вернее, сразу двух. Обычно это звание присваивалось во время приема лишь одному музыканту. В предыдущем, 1770 году с некоторыми трениями академиком был назван 14-летний Вольфганг Амадей Моцарт. Ныне в ряды «филармонических кавалеров» вступают Иозеф Мысливечек и Максим Березовский. Экзамену предшествовало собственноручное прошение музыканта, текст которого небезынтересен:
«Глубокоуважаемому синьору Антонио Маццони, президенту и профессорам музыки.
15 мая 1771 Максим Березовский (Русский) Глубокоуважаемый синьор президент и профессора музыки. Максим Березовский, прозванный Русский, желая быть принятым в качестве композитора и капельмейстера известнейшей филармонической Академии, просит синьора президента и членов филармонической Академии допустить его к испытанию для принятия в Академию…»
В день испытания было назначено жюри под председательством «принципе» — главы академии. Им был известный музыкант Антонио Маццони, упомянутый в «прошении» Березовского. Пятнадцать судей, у каждого по два шара — белый и черный. Решение принималось тайным голосованием. Если в шкатулке оставалось больше белых шаров, композитора встречали громом аплодисментов. Он становился почетным академиком.
Испытуемым дана была тема, на которую за условленное время нужно было написать четырехголосный старинный антифон (произведение для поочередного пения двух хоров или хора и солиста). Работы были приготовлены в срок. Одна из них, подписанная по-итальянски «Massimo Beresovski», хранится в стенах Болонской академии и по сей день. Когда шкатулку открыли, в ней оказалось 15 белых шаров. «Массимо» единогласно было присвоено звание maestro, а также титул академика. Протокол гласит: «… Синьор Максим Березовский представил свою работу, которая была рассмотрена членами комиссии и оценена и признана тайным голосованием положительной, и он был принят в число академиков композиторов-иностранцев». Имя его было высечено золотыми буквами на мраморной доске, а традиционный портрет, как предполагается, был написан на стене церкви Сан Джакомо, рядом с другими академиками. Если бы в наши дни удалось восстановить этот портрет, то он, возможно, стал бы единственным известным изображением лица композитора…
Стать болонским академиком лестно, но вместе с тем это звание еще не говорило о том, что композитор достиг своего совершенства. Знание итальянской музыкальной системы, в целом уже тогда испытывавшей кризис, было лишь началом, лишь одной из ступеней для внутреннего роста. О состоянии, в котором находилась современная музыка в Италии, красноречиво говорят слова того же Джамбаттиста Мартини: «Если мы прямо и без пристрастия взглянем на музыку нашего времени, столь полную разных обольщений, всевозможных грациозных, шутливых и изысканных штук, мы принуждены будем признаться, что она служит лишь для того, чтобы обольщать и восхищать чувственность; а коль скоро затронута бывает чувственность, то столь же усыплен и удручен бывает дух». Пьетро Метастазио — признанный в ту пору либреттист — с горечью замечал: «Уже и сейчас музыканты и композиторы, кои лишь тем занимаются, что щекочут ухо и нисколько не заботятся о сердце зрителей, осуждены за сие во всех театрах на постыдное положение служить интермедиями между номерами танцовщиков… Дело дошло до таких крайностей, что оно ныне подлежит изменению, иначе благодаря сему мы сделаемся шутами всех народов»…
Даже Г. Р. Державин, современник Березовского, прекрасно разбираясь в итальянской опере и почитая ее, писал: «Часто конечно, очень часто в Италии в театре зевают, говорят, едят мороженое и пьют лимонад… На то есть и достаточныя причины. Возьмем в пример одну из лутчих опер Метастазия. Будь и музыка соответствующая, выйди на сцену Фемистокл или Ораций — победитель персов, спасая римлян, запоет бабьим голоском, и все вероподобие представления… исчезло. Вторые лица обыкновенно действуются такими же кастратами. Их неподвижность, неловкость, огромные туши действительно отвратительны. Прибавьте, что вообще все оперные актеры учились только музыке, а действовать на театре вовсе не умеют. Прибавьте, что голосом и знанием музыки первые только три лица… отличаются, а все протчия лицы самые плохия. Прибавьте, что в Италии одну оперу играют тридцать раз кряду, и вы согласитесь, что как бы она ни была хороша, при таком представлении позволительно вздремнуть, а при долгом не грех и без просыпу спать…»
3
«Esemplare ossta sagio di contrappunto»