- Ваня, подожди, - тянула она его за рукав, - я хочу рассказать тебе о чём-то странном, что со мной происходит. Что-то такое непонятное... Чего не было до сих пор... Какие-то новые свойства появились. Их нет у других людей. Их вообще ни у кого нет. Я о них только читала, но никогда ни у кого не видела.
- Бежать надо, прости, Синеглазка. Потом, потом обсудим, поговорим. Какие-то новые свойства, говоришь?... Так бывает у всех беременных. Тебя не тошнит по утрам?
- Нет! - воскликнула она в досаде. - Я совсем не о том! Послушай!
- Не могу! Меня ждут. Сегодня заседание Учёного Совета. Меня постараются стереть в стиральный порошок. Только не переживай, моя хорошая, Зайчиха моя синеглазая, - он чмокнул её, пробегая, куда-то в шейку. - Эти старые пердуны сами получат несварение желудка и геморрой. Я им устрою! Бой будет не на жизнь...
Ева разозлилась: он не хотел даже вслушаться в то, что её так тревожило! В раздражении, помноженном на порыв отчаяния, когда её не хотели понять, уделить ей хоть пару минут (!) она молниеносно швырнула свой злющий взгляд, ставший вдруг какой-то материальной силой, взгляд, полный огня, реального огня, полыхнула на дверь, к которой Иван только направлялся быстрым шагом. Сила отнюдь не духовного порядка, а физического была в брошенном, как молния, гневном взгляде. Этот сверкнувший выброс энергии (или страстной боли) сделал удар разительным. Так могли лишь метнувшиеся бешеные глаза сверхчеловека. Дверь оглушительно хлопнула, вылетела в коридор, сорвалась с завизжавших дико петель и брякнулась на пол, звон в ушах (или звон всего, что вообще могло звенеть в доме) ещё долго не затихал. Вдобавок лежащая дверь дымилась в центре, чёрное пятно расползалось, язычки пламени уже потрескивали.
Иван сначала остолбенел. Потом повернулся к замершей в ужасе Еве и - внезапно захохотал.
- Браво! Вот они - воплощённые эмоции разгневанной женщины! А если серьёзно, я ожидал чего-то подобного. Ты должна иметь дар экстрасенса. Теперь, именно теперь.
- Ах ты гад! А предупредить меня ты не мог, чтобы я не пугалась? Относишься ко мне так же, как к Фердинанду с Жужу, - возмущённо крикнула ему в лицо Ева.
Он почувствовал, что она сейчас чем-то стукнет его по голове. Увернулся от неё, убегая, на ходу со смехом успел крикнуть:
- Прости, Зайчиха, прости, Синеглазая! Вернусь - объясню. Всё нормально!
Анатольевна, словно в атаку, уже мчалась к месту происшествия с огнетушителем наперевес. Ева живо нарисовала в своём воображении, как она сейчас ревностно возьмётся за дело, обрызжет объёмной, разбухающей на глазах пеной всё, что надо и не надо, и как Ваня, надушённый, в светлом, с иголочки, костюме, сейчас превратится в какого-то мохнато-пенистого робота, будет отряхиваться нелепыми движениями, протирать глаза и материться. Ева уже хохотала, как юный бесёнок. Её хохот малость отрезвил Анатольевну в примерном рвении. Она лишь брызнула на дымящуюся середину двери и, держа у груди своё грозное оружие раструбом вперёд, завопила:
- Где они?!!
- Кто, Анатольевна?
- Да, террорюги проклятые, кто же ещё?!
Ева, давясь от смеха, со слезами на глазах, кинулась обнимать её и успокаивать. Застывший было Иван глянул на часы и, на ходу перепрыгнув злосчастную дверь, которая нещадно дымила, припустил по коридору. Убегая, успел всё же крикнуть на ходу:
- Не волнуйтесь, девочки! Это всего лишь телекинез и пирокинез впридачу. Ничего страшного, бывает...
Анатольевна (с её шарообразным животом под фартуком) гневно крутанулась ему вслед и в сердцах плюнула:
- Ох уж эти мужики!
Она была уверена, что подобное безобразие в доме мог сделать только мужик, только такой неуёмный экспериментатор. Ева предусмотрительно не стала её разубеждать.
Дорожка сбегала вниз с холма. Ева отбросила утренние обиды. Упрямо мотнула стриженной, в локонах, головой с длинной прямой чёлкой до бровей. Улыбнулась уже по-хулигански задорно, подпрыгнула на бегу, ухватилась за горизонтально идущую толстую ветку, подтянулась, раскачалась и - выпрыгнула вперёд, вернее, как гимнастка, метнула в прыжке своё лёгкое, грациозное тело. Вылетела она из зарослей прямо на грунтовую просёлочную дорогу, приземлилась, присев, пружинисто-чётко.
Там уже делала разминку на их давнишнем месте встреч её соседка-женщина лет 30-ти в спортивном костюме цвета морской волны. Одежду она специально подбирала к своим глазам - русалочьим зелёным (как говорил в пору ухажёрства) её муж, брюхатый лысый бизнесмен, владелец соседнего особняка с башенками. Рыжая русалка, бывшая топ-модель, до сих пор ещё блистала своей внешностью, хотя заметно посолиднела в последнее время и пыталась с помощью утренних пробежек избавиться от появившегося животика. Если не считать лёгкой полноты, Ульяна с её пышной, огненной копной волос до лопаток и тем "фирменным" взглядом, который она привыкла кидать из-под полуопущенных век, была ещё загадочно хороша, так что местные ловеласы из элитного посёлка наперебой пытались волочиться за ней, по крайней мере, в отсутствие мужа. Когда здесь появлялся этот низкорослый, бледный, одутловато-болезненного вида мужичок с явным несварением желудка, когда он шёл тяжёлой походкой, с одышкой, к своему дому - увитому плющём дворцу в сопровождении охраны, то и зеленоглазая жена, и все неровно дышащие к ней местные поклонники уныло вздыхали: "Скорее бы старого деловара унесло обратно в столичный офис. Без него веселее."
И вот тонкая фигурка Евы, будто подростка-гимнастки, внезапно вылетела на дорогу, коленки её согнулись и распрямились, и вся она, как циркачка, вытянулась стрункой, раскинула руки, словно ожидая оваций и победно смеясь. Рыжая красавица-соседка ойкнула, попятилась, чуть не села прямо в дорожную пыль, аж рот ладонью закрыла.
- Куда же ты, Улька? Я ж тебе звонила.
- Я думала - разыгрывает кто-то. Ой, аж с сердцем плохо. Господи! - она истово перекрестилась, - ты же умерла. Передавали по телеку. Я уже вообще ничего не понимаю. То ты тут больная чуть ползала за руку с мужем, я тебя тогда так жалела! То ты умерла, показывали церемонию. То ещё какая-то хрень, клонирование, что ли? И тут ты вдруг сигаешь из кустов! Пожалей меня! Так и ус....ся можно! Хоть бы предупредила! Инфаркт от тебя схватишь, мать твою! Колись: как ты ухитрилась помолодеть да ещё прыгаешь тут?...
- Потом, потом подробности. Уленька, милая, я очень рада тебя видеть, - засмеялась Ева.
Ульяна так и пожирала её глазами. "Эта молодость! Это здоровое, бьющее через край!..."
- Ева! Я уже верю в чудеса! Даже не буду расспрашивать, что он там с тобой сделал, твой колдун и волшебник. Чёрной магией, что-ли, вы там занялись? Ну, ладно, неважно. Только запиши меня к нему. Мне так надо стать молодой! Понимаешь? Позарез!
- Улечка, подружка дорогая, тебе ещё рано! Ты - такая красавица. По тебе тут все мужики в посёлке сохнут.
- Да разве ты не знаешь? Гена ведь взял меня когда-то, модель с подиума, деревенскую девчонку, в качестве украшения для своего богатого дома. Да, но ведь это до тех пор, пока я являюсь украшением. Мне уже 31. Что дальше, как ты думаешь? Он ведь уже поглядывает на юных девочек. А их вокруг - хоть пруд пруди. И все готовы к услугам.
- Уля, а на послать бы тебе его на фиг, Гену твоего, крокодила геморроидального?
- А на что я буду тогда жить?
- Да уж, резонно... Конечно, тебе мои советы не подойдут, очень уж мы разные. Придись на меня, так я бы не осталась здесь ни дня, - Ева мотнула головой в сторону "дворца" с башенками. - Жить с человеком, который тебя не любит...
Они шли рядом, молча. По обе стороны дороги шумели от ветра, отдавали ему последние звонкие листочки, гнулись печальные осины да берёзы. Пахло дымом от костра. Разговор тоже увял. Ульяна понурилась, пышная грива её волос, прямо в цвет осени, разметалась по блестящей зелёной ткани на плечах. Ева взяла её под руку.