Валентинов Андрей
Орфей и Ника (Око силы 2-3)
Андрей Валентинов
ОКО СИЛЫ
ВТОРАЯ ТРИЛОГИЯ
3 часть
"Орфей и Ника"
Глава первая
ДЕТЕКТОР ЛЖИ
Гранит казался теплым. Апрельское солнце нагрело камень, и можно было без страха прислониться к высокому парапету бесконечной набережной, наблюдая за неслышным течением широкой реки. День выпал на славу - ясный, безоблачный, словно специально подаренный людям, чтобы те поскорее забыли долгие безнадежные месяцы суровой зимы. Над рекой деловито кружили птицы, где-то неподалеку играл духовой оркестр, воздух был свеж и чист. Да, весна пришла, и можно было на какое-то время не думать о холоде - по крайней мере, о том, что приносит с собой ледяной февральский ветер... Человек, стоявший у гранитного парапета, дернул плечами и запахнул пальто. День был теплым, но холод шел изнутри, от самого сердца. Теплые перчатки на гагачьем пуху помогали плохо: руки сводило намертво, холод шел выше, заставляя то и дело растирать лицо. Вначале казалось, что к этому можно привыкнуть, тем более что врачи обещали: такое не продлится долго. Человек усмехнулся - чуть заметно, одними кончиками губ. Январь, февраль, март... Он был болен уже больше трех месяцев. Странно, холод угнетал его более всего, хотя это было пустяком по сравнению со всем прочим. Он еще раз окинул взглядом реку. Внезапно показалось, что он уже бывал здесь, именно на этом месте. Нет, он не помнил... Он ничего не помнил, хотя, возможно, что так и было. Январь, февраль, март - эти месяцы стояли перед глазами день за днем. А дальше начиналась пустота, дальше была жизнь какого-то совсем другого человека, который исчез, чтобы очнуться под белым больничным потолком - без следа, даже без намека на воспоминания о прожитых годах. "Сколько мне лет?" Вопрос заставил на мгновение испугаться, но память, которая теперь - с января - работала безукоризненно, тут же подсказала подробности собственной, выученной наизусть биографии. "Мне двадцать пять... Да, конечно, день рождения -15 февраля, место рождения - город Харьков..." Человек огляделся, бросив взгляд на фланирующие по набережной парочки, подумал, что напрасно пренебрег советом тех, кто встречал его в Столице, и вышел в город. Лучше всего было запереться в номере, взять рижское издание Уоллеса, купленное на прошлой неделе на толкучке возле площади Мира, и проваляться на диване весь день. А можно вообще не читать, а просто лежать неподвижно, закрыв глаза и завесив окна шторами. Странно, так ему становилось легче, даже холод куда-то исчезал, словно Солнце, вечный податель света, невзлюбило его, забирая тепло, вместо того чтобы дарить. Да, солнечные лучи казались холодными. Он даже пытался беседовать с врачами на эту тему, но в последний момент что-то сдерживало - возможно, вполне реальное опасение, что его попросту отправят к психиатру. В общем, в четырех стенах было бы лучше, но ему хотелось пройтись по улицам Столицы - города, в котором он, похоже, бывал, и не раз, но который совершенно не помнил. Может, удастся что-то вспомнить самому, он читал о чем-то подобном. А главное, его не оставляла надежда встретить кого-нибудь из знакомых - тех, прежних. Странно, когда он болел, никто не навестил его. Впрочем, это не было самым странным... Человек вынул из кармана пальто пачку "Нашей марки" и попытался достать папиросу. Перчатки мешали, он негромко ругнулся, принялся сдирать их и вдруг почувствовал, что рукам стало теплее. Это удивило, но он тут же понял: гагачий пух и плотная кожа должны сохранять тепло тела, а у него под тонким покровом его собственной кожи был лед, Казалось странным, что кровь все еще способна двигаться по артериям... "Не раскисать!" - человек повторил фразу, которую приходилось говорить самому себе уже сотни раз. Не раскисать! Он болен - но болеют и другие. Он потерял память - но врачи обещают, что он сможет все вспомнить. И он вспомнит! Он обязательно вспомнит. А пока - не раскисать, работать и не забывать: он родился 15 февраля в городе Харькове в семье рабочего-металлиста, старого большевика. Отец погиб на деникинском фронте в 1919-м, мать умерла через два года, с 1921-го по 1925 год он был беспризорником, затем воспитывался в Колонии имени Дзержинского... Внезапно вновь почудилось, что он вспоминает эту набережную, эту неспешно текущую реку и даже холод - такой знакомый и привычный. Да, тогда было холодно, он шел по набережной, так же подняв воротник пальто. Его что-то беспокоило - или уже тогда он был болен? Нет, память обманула: и реку, и темно-красный гранит парапета он видел словно в первый раз. Человек вздохнул и бросил папиросу. Странно, почему он курит? Курение не доставляло ни малейшего удовольствия. Может, в той, другой, жизни он был заядлым курильщиком, и теперь это - последнее, что осталось от него настоящего? Человек взглянул на часы: времени было еще более чем достаточно. Можно пройтись по городу, хотя бы вдоль набережной. Там дальше должен быть ЦПКиО, а еще дальше - Нескучный сад, где можно спокойно посидеть на лавочке и выпить газированной воды с мандариновым сиропом... Стоп!.. Он не справлялся с планом города, но знал, что дальше по набережной будет Парк имени Горького... Выходит, он помнил? Он бывал здесь! Человек прикрыл ладонью глаза, чтобы яркий солнечный свет не мешал думать... Нет, он не помнил, как бывал в Парке Горького или в Нескучном, просто знал, что если пройти по набережной, то справа будет Крымский мост, а дальше - новый парк, названный именем классика пролетарской литературы. Откуда-то из неведомых глубин всплыли факты - холодные, лишенные всякого личного, почему-то сохраненные сознанием. Это было уже не впервые. Он хорошо помнил уйгурский язык, но только из собственной биографии, которую приходилось заучивать наизусть, узнал, что служил несколько лет в Средней Азии. Да, он помнил уйгурский и узбекский, то и дело всплывали какие-то китайские слова, вероятно тоже когда-то заученные, но это было не свое чужое, принадлежавшее тому, кто исчез без следа... И тут он почувствовал страх. Не собственный - чужой. Страх и растерянность. Кто-то стоял рядом, и этот "кто-то" боялся... Странная способность ощущать эмоции не подвела и на этот раз: неизвестный стоял в двух шагах, очевидно подойдя со стороны ближайшего переулка. Их глаза встретились - и вновь окатила волна чужого страха. Но не только страха. Неизвестный - чернявый невысокий парень лет двадцати двух чувствовал что-то походившее на радость и огромное, невероятное облегчение... - Товарищ... товарищ старший лейтенант! Слова прозвучали неуверенно, неизвестный, похоже, сам испугался сказанного. Надо было отвечать. Это был шанс - тот шанс, ради которого он и вышел сегодня на улицы Столицы... - Здравствуйте! - Он попытался улыбнуться, но что-то вышло не так - парень растерянно моргнул и почему-то быстро оглянулся. Он снова боялся - и теперь сильнее, чем раньше. - Извините... Я это... ошибся... Нет, не ошибся! Теперь в этом не было никаких сомнений! Значит, они были знакомы - в той, другой жизни! Надо было спешить. - Погодите! - Мелькнула мысль достать удостоверение, но это, конечно, не самое лучшее начало. - Ведь мы были с вами... Тут он сообразил, что говорит явно не то. "Были!" Так нельзя... - Нет... Извините, товарищ... Вы просто похожи... Ну, обознался... Парень уже пятился, пытаясь поскорее уйти. Странно, почему он так реагирует? Не выходца же с того света он встретил! - Постойте... - Человек вздохнул, собираясь с силами, а затем выговорил все сразу: - Меня зовут Павленко Сергей Павлович. Я - сотрудник наркомата госбезопасности. Несколько месяцев назад я получил травму, был ранен... В результате - полная амнезия, я абсолютно не помню, что было со мной до января тридцать восьмого... Если мы с вами встречались, то скажите, я вас... я вас очень прошу... Парень молчал, лицо внезапно стало хмурым, губы сжались, побелели... Он не верил, но не уходил. - Амнезия... А... разве так бывает, товарищ старший лейтенант? - Выходит, я тогда был старшим лейтенантом? Странно, когда же его успели повысить в звании? Или они были знакомы с этим чернявым давно, несколько лет назад? - Ну... нет... Я это... перепутал, видать... - Да не перепутали вы! Разговор явно не клеился. Пришлось достать удостоверение. - Вот, прошу! Майор Ленинградского Управления НКГБ Павленко. Командирован в Столицу. Командировочное предписание показать? - Ну, это... Не надо, товарищ майор... Парень вздохнул и достал из внутреннего кармана красную книжечку. Выходит, они были не просто знакомы! Если чернявый - из той же организации... - Старший лейтенант Прохор Карабаев. Главное Управление НКВД... Удостоверение он смотреть не стал. Старший лейтенант говорил правду, в этом не было сомнений. Значит, они все-таки служили в разных наркоматах! Или все-таки нет? - А насчет потери памяти... К сожалению, такое бывает. Я не помню ничего. Врач сказал, что если мне удастся поговорить с теми, кто меня знал раньше... Теперь темные глаза Карабаева смотрели в упор - недобро и недоверчиво. - Прошу прощения, товарищ майор! Я это... действительно обознался. Вы немного похожи на моего... то есть на одного сотрудника Главного Управления. Он, это, исчез в ноябре тридцать седьмого... Но я ошибся... Нет, этот старший лейтенант не ошибся - просто не хотел говорить, более того, жалел, что вообще затеял эту беседу. - Ну хорошо... На кого я похож? Надеюсь, это не тайна? Карабаев быстро оглянулся и пожал плечами: - Ну, вообще-то тайна. Но раз вы из НКГБ, товарищ майор... Вы немного похожи на врага народа Сергея Павловича Пустельгу. Только вы не очень похожи. У вас глаза другие... И голос... Старший лейтенант говорил вполне убедительно, но майор верил своим ощущениям. Чернявый Карабаев, похоже, уже не сомневался, кто перед ним. Вот оно, значит, что!.. Пустельга Сергей Павлович, старший лейтенант Главного Управления НКВД, а ныне - враг народа! Пустельга, а не Павленко! Он еще удивлялся, что отчество совпадает с фамилией! Значит, враг народа... Теперь кое-что становилось понятнее... - И что такого совершил этот Пустельга? - Да враг он, товарищ майор, - вздохнул чернявый. - Саботировал, это, ход расследования, оказался замешан в этом... уголовном преступлении, после чего скрылся... Вот те на! Хорошенькая же биография у майора Павленко! Но что-то было не так, старший лейтенант Карабаев, похоже, не особо верил в злодейства своего бывшего сослуживца. Во всяком случае, голос его звучал не очень убедительно. - Вот, товарищ майор... Это было сложенное вчетверо стандартное объявление о розыске - из тех, что рассылаются Большим Домом по всем областям. Да, Пустельга Сергей Павлович, бывший сотрудник Главного Управления... Снимок сделан, похоже, давно, а может, он, майор Павленко, просто успел здорово постареть за эти месяцы... Пальцы дрогнули. Теперь сомнений не было: старший лейтенант Пустельга, враг народа, которого разыскивают по всему Союзу... - Здесь... здесь сказано об особых приметах... - В горле стало сухо, и слова прозвучали сдавленно, еле слышно. - Ага. - Карабаев глядел куда-то в сторону. - Шрам на шее, слева. Я-то этого шрама и не помню. Наверно, в последние дни... - Хотите посмотреть? - Рука уже расстегивала ворот пальто. - Нет, не надо. - Старший лейтенант по-прежнему смотрел мимо. - Вы же меня все равно не помните... Все стало на свои места. Конечно, парень ему не верил. Его сослуживец, возможно начальник, исчез почти полгода назад, а теперь появляется под другой фамилией, да еще с удостоверением НКГБ! - К сожалению, не помню, Прохор! - От звука своего имени чернявый дернулся, повернулся, но тут же отвел взгляд. - А теперь ответьте мне на один вопрос: расследование, которое мы с вами вели, было очень важным? - Да вроде бы... - Ну что ж... - Потрясение ушло, голова работала четко, и камешки разбитой мозаики начали складываться воедино. - Выходит вот что, Прохор: в конце прошлого- года вы вели какое-то важное расследование. А важное расследование всегда кому-то мешает, особенно тем, кого ищут. Как я понимаю, Пустельга был старшим? Карабаев молча кивнул. - Ну вот... И тут старший лейтенант Пустельга внезапно исчезает, и уже задним числом его объявляют врагом народа. Так? Расследование, боюсь, сорвано... Я прихожу в себя в больничной палате в одном из госпиталей Ленинграда. Мне говорят, что я майор Павленко, дают учить собственную биографию... Кстати, Пустельга из Харькова? Служил в Средней Азии? - А говорите, не помните! - Похоже, чернявый все еще не верил ему до конца. - К сожалению. Уйгурский язык помню, а где и как служил - нет! Меня немного приводят в себя и посылают служить в Ленинградское Управление НКГБ. Другой город, другой наркомат... Даже биографию почти не поменяли только фамилию. В Столицу не пускали до поры до времени, ждали, наверно, пока все утрясется. Вот так... Логично? Карабаев молчал, майор ответил сам: - Нет, нелогично, Прохор! Совсем нелогично! Зачем госбезопасности понадобился какой-то Пустельга? Да сейчас таких пачками к стенке ставят! К чему этакое внимание? Об этом думаете, да? И вновь пожатие плеч. Впрочем, слов не требовалось. Майор вздохнул: - Ну а ответ совсем простой, Прохор. Не знаю, что было со мною раньше, но сейчас у меня обнаружилась странная способность. Я чувствую людей страшно им или весело, а главное - говорят ли они правду. Представляете, насколько это важно во время следствия? И тут во взгляде Карабаева что-то изменилось. Похоже, он знал об этом или о чем-то подобном... - Мне, товарищ майор, Михаил... то есть один наш бывший сотрудник, говорил, что вы... то есть старший лейтенант Пустельга, умел по фотографии определять... - Жив человек или мертв, - кивнул майор, - Теперь поняли? Выходит, нельзя было меня к стенке ставить! Просто отшибли память и посадили работать, как какой-то детектор лжи... А заодно и сорвали вам операцию... Теперь поняли? - А вы не курили раньше, товарищ старший лейтенант, - вздохнул Карабаев, Смотрю: вроде вы - аж страшно стало, - и курите... И глаза у вас и вправду не такие... Другие... Странно, Прохор уже второй раз упомянул о глазах. Что в них могло измениться? Он еще Сказал о голосе... Впрочем, это можно узнать и после... - Вы сказали о каком-то бывшем сотруднике - Михаиле. Кто он? - Да трое нас в группе было, товарищ майор, - неохотно проговорил Прохор. - Вы, я и капитан Ахилло. Пропал он, почти сразу после вас... Эх, товарищ майор, чего они с вами сделали! На этот раз чернявый говорил искренно; в голосе чувствовались горечь и жалость. Майор покачал головой: - Выходит, сделали... Голос, глаза... Что еще? - Да говорите вы совсем по-другому... Будто старше стали лет на десять. И слова у вас какие-то... не такие... Сказано было не особо ясно, но майор понял. Очевидно, старший лейтенант Пустельга говорил как-то попроще, да и не столь уверенно. Впрочем, чему удивляться, ведь он, майор Павленко, - не последний человек в Ленинградском Управлении, к тому же незаменимый специалист... - Ладно, Прохор. Постарел так постарел, что поделаешь... Значит, нас в группе было трое. Не спрашиваю, чем мы занимались... - Намек был ясен, но Карабаев пропустил его мимо ушей - откровенничать он явно не спешил. - С вами, вижу, все в полном порядке... - Ага, третий "кубарь" кинули, - на этот раз старший лейтенант соизволил откликнуться. - А что случилось с капитаном Ахилло? Он, как я понял, не был арестован? - Не могу знать, товарищ майор! - отчеканил Карабаев. - Исчез он. И говорить о нем не велено... Не требовалось каких-то особых способностей, чтобы сообразить: Прохор, конечно, что-то знает, но не желает делиться со своим неизвестно откуда появившимся командиром. Майор понял, что Карабаев прав: в конце концов, вся эта история в глазах чернявого могла быть хорошо спланированной провокацией. Оба они работали не в "Красном Кресте"... - Хорошо. Как мне вас найти? Майор почему-то решил, что Прохор затруднится с ответом, но старший лейтенант тут же назвал свой адрес - он жил в одном из общежитий Главного Управления, - а заодно и служебный телефон. Собственно, почему бы и нет: чернявый показывал, что ему нечего скрывать - ни от своего подозрительного начальства, ни от любопытных из "лазоревого" стана. - Может, еще увидимся. - Майор спрятал записную книжку и бросил взгляд на собеседника. Карабаев казался невозмутимым, но нетрудно было понять, что это - лишь маска. Старший лейтенант еле сдерживался, чтобы не заговорить. О чем? Что знал этот чернявый? Чем занимался он сам, бывший старший лейтенант Главного Управления? Спросить? Нет, не скажет. - Во всяком случае, спасибо, Прохор. - Майор протянул руку. - Вы первый, кто мне сумел помочь. По крайней мере, я теперь знаю, кем был... - Да чего там, товарищ майор. - Чернявый коснулся его ладони и чуть не вскрикнул: - Рука! У вас рука... Ах да... Он и забыл об этом. После выхода из вольницы майор старался избегать рукопожатий... - Что, холодная? Извините, Прохор, запамятовал. У меня вообще сейчас обычная температура - тридцать пять и девять. Увы... Теперь Прохор вновь смотрел на него с плохо скрытым страхом. - Вы, это, выздоравливайте, товарищ майор... Чего же врачи - не помогают? Ведь это... - Обещают помочь. - Он уже знал, что на ощупь его рука холодна, как у трупа... - Ну, я пошел, товарищ майор... - Чернявый быстро кивнул, и майор вдруг подумал, что у Прохора такой вид, будто он действительно простился с покойником. - Погодите, старший лейтенант... Скажите, когда мы вместе служили... мы... не ссорились? - Нет, - на губах Карабаева мелькнула грустная улыбка. - Товарищ старший лейтенант Пустельга - он был... То есть... Извините, товарищ майор... Карабаев вновь кивнул и быстро пошел обратно, в сторону переулка. Последняя фраза ударила больно: "был!" Для Прохора Карабаева Сергей Пустельга был мертв. А тот, с кем пришлось разговаривать, всего лишь похожий на него, вдобавок очень странный и подозрительный сотрудник НКГБ, с которым нечего обсуждать прошлое. Майор отвернулся, бездумно глядя на равнодушную серую гладь реки. Вот он и узнал - даже больше, чем надеялся. Никакой он не Павленко, и напрасно он запоминал свою фамилию, которую и сочинили-то, похоже, второпях. Он Пустельга Сергей Павлович, бывший работник НКВД, с которым что-то случилось в ноябре прошлого, от рождества Христова 1937 года. Он не был арестован, иначе не объявили бы всесоюзный розыск, но и не бежал, а почему-то оказался в ленинградском госпитале, где очнулся только в январе следующего, 1938 года. Первая пришедшая на ум версия казалась самой правдоподобной: "лазоревые" - бравые парни из госбезопасности - каким-то образом позаботились о том, чтобы старший лейтенант Пустельга потерял память, но не свои уникальные и столь нужные способности. Наверно, его группа вышла на что-то важное, и "лазоревые" конкуренты поспешили подставить "малиновым" коллегам подножку. А может, все было как-то иначе еще проще и страшнее... "Не раскисать!" - он повторил эту фразу, наверно, в тысячу первый раз. В любом случае он жив, не потерял разум, а значит, способен не просто выполнять очередные приказы руководства. Теперь ему известно, кто он и кем был. Значит... Значит, следовало подумать, подумать не спеша и не увлекаясь. Многое должно проясниться, ведь его зачем-то вызвали в Столицу... Майор вдруг представил, что он входит в Большой Дом на Лубянке, предъявляет удостоверение и направляется прямо... ну, хотя бы в кабинет Николая, то есть народного комиссара внудел Николая Ивановича Ежова. Интересно, что будет в этом случае? Как отреагируют "малиновые"? Он подумал и понял - никак. Скорее всего, внимательно изучат удостоверение, попросят немного подождать и перезвонят в НКГБ, после чего отпустят подобру-поздорову. А может, и звонить никуда не станут. К майору Павленко у НКВД не было претензий, а то, что он немного похож на сгинувшего врага народа Пустельгу, - невелика беда! В Ленинграде майор много раз заходил в Управление НКВД, и никто даже глазом не моргнул, хотя объявления о розыске туда поступали регулярно. Пустельга исчез, остался не помнящий родства Сергей Павленко, незаменимый специалист, живой детектор лжи, которого никто не даст в обиду. Майор бросил последний взгляд на реку и не спеша направился дальше, по направлению к ЦПКиО. Надо было поглядеть, подышать воздухом: вечером предстояла работа, из-за которой его и вызвали в Столицу. Кому-то на самом верху понадобился автомат, умело сортирующий правду и ложь, чувствующий любые колебания подследственных и даже способный определить, далеко ли находится сбежавший из ГУЛАГа враг народа... Теперь, после разговора с недоверчивым парнем Карабаевым, майор понял еще одну важную вещь. Его никто не станет лечить, это не нужно тем, кто распоряжается судьбою бывшего старшего лейтенанта Пустельги. Да, он постоянно бывал в госпитале, его осматривали, кололи лекарства и даже переливали кровь, после чего становилось немного легче. Что ж, автомат надо поддерживать в должной форме, для чего необходима профилактика. В автомобиле меняли масло - ему переливали кровь. Сергей был нужен таким, каким он стал. Этим вечеров он вновь будет решать чью-то судьбу - безошибочный детектор, способный разоблачить самого великого актера. И это все, что осталось ему, Сергею Пустельге? Даже те, кто сгинул в лагерях, перед смертью имели возможность вспомнить свою жизнь, друзей, близких. Он был лишен и этого. Что ж, кое-что ему все же оставалось. Он должен узнать, что сделали с ним - и с другими тоже. Карабаев назвал странную фамилию - Ахилло. Капитан Михаил Ахилло, его сослуживец, исчезнувший почти одновременно. Что стало с ним? Пусть Сергей не помнит его, но долг все равно остался. Значит, их было трое: лишившийся памяти Сергей Пустельга, сгинувший без вести Михаил Ахилло и чернявый Прохор, который не верит сотруднику НКГБ Павленко. Пока не верит. Интересно, сообщит ли он своему начальству о странной встрече на набережной? Вопрос был излишним, майор знал, что Карабаев ничего не скажет. Что ж, остается ждать следующей встречи и как следует к ней подготовиться... А пока надо было гулять, вдыхая теплый весенний воздух, не спеша осматривать забытый им город и собираться с силами: вечером предстояло нечто важное. Майор достал папиросы, привычным движением смял картонный мундштук и вдруг вспомнил слова Карабаева, Старший лейтенант Сергей Пустельга не курил. Ну и правильно! Сергей усмехнулся и швырнул пачку прямо в реку... Майор ошибся. Вечером его никто не потревожил, и он успел прочитать половину купленного на толкучке томика Уоллеса, прежде чем в дверь номера постучали. Была уже глухая ночь - часы показывали половину второго. Это не очень смутило, допросы часто проводились в эту пору. Удивило другое: машина с опущенными шторками на окнах ехала очень долго. Значит, его везут не на Лубянку и не в наркомат госбезопасности! Интересно, куда? Впрочем, вопросы задавать не следовало, да и сопровождавшие, крепкие ребята в штатском, в любом случае не собирались удовлетворять его любопытство... Дверца открылась, и он оказался в полутемном подземном гараже. Тут уж стало совсем любопытно: такого гаража не было даже в Центральном Управлении НКГБ, куда он заезжал утром по приезде. Где это может быть? Штаб округа? Но встречавшие его были в штатском - вежливые, молчаливые, похожие друг на друга словно близнецы. И наконец - маленькая комнатка, стол, два стула. Еще одна странность здесь не было света. Темнота не смущала Сергея, напротив, ночью он ощущал себя бодрее, чем днем. Но почему здесь нет ни одной лампочки? Или тот, с кем придется говорить майору, имеет совиные глаза? Ждать почти не пришлось. Дверь бесшумно растворилась, пропуская высокую, чуть сутулую фигуру. Темнота не позволяла увидеть детали, но Сергею показалось, что на незнакомце надет широкий плащ. Майор поспешил встать. - Здравствуйте, Сергей Павлович! - Неизвестный задержался у порога, словно пытаясь рассмотреть в темноте своего гостя. - Здравия желаю! Человек в плаще кивнул, подошел ближе и представился: - Иванов. Садитесь, Сергей Павлович. Теперь они оказались почти рядом, и майор понял, что не ошибся: Иванов был в плаще, более того, голову покрывал капюшон, мешавший разглядеть лицо даже в полутьме. Впрочем, голос неизвестного показался приятным - спокойным и доброжелательным. - Да, - проговорил человек в плаще после минутного молчания. - Здорово они вас... Как сейчас себя чувствуете? - Нормально, товарищ Иванов! - Уставная бодрость не скрыла растерянности. Выходит, они уже были знакомы? Похоже, Иванов понял. - Да, вы сильно изменились, Сергей Павлович... Что такое "нормально" в вашем положении, могу догадаться. Постоянный холод, светобоязнь, сильная слабость на рассвете... - Н-ничего, товарищ Иванов. Мне сказали, что это пройдет... - Будем надеяться, Сергей Павлович. Чтобы снять лишние вопросы, скажу сразу. Мы были знакомы с вами до вашей болезни. Более того, ваши способности позволили установить одну важную деталь... Очень важную... Я смог уговорить начальство повысить вас в звании, так сказать, минуя одну ступеньку: прошлой осенью вы были старшим лейтенантом. Да, еще одно: вам, наверно, небезразлично, от чьего имени я действую. Иванов - фамилия, как известно, популярная. Так вот, я помощник товарища Сталина. Как вы когда-то выразились - его псевдоним. И то, что я делаю, делаю по его поручению. Сергей кивнул, рассчитывая, что Иванов неплохо видит в темноте. Что-либо ответить он пока не мог: слишком много пришлось узнать за эти минуты. Все действительно становилось на свои места: Сергей Пустельга выполнял поручение товарища Сталина, и, конечно, нашлись те, кому это поручение оказалось поперек горла. Поэтому люди Иванова спасли Сергею жизнь и даже наградили двумя внеочередными "шпалами"... Оставалось одно - спросить товарища Иванова, под какой фамилией он знал нынешнего майора Павленко. Но делать это было нельзя... - Насколько я знаю, Сергей Павлович, ваши способности, несмотря на болезнь, нисколько не уменьшились. Ленинградские товарищи готовы носить вас на руках. Но вы нужны здесь. Для начала вы поможете мне в одном простом деле. Сейчас я буду разговаривать с очень любопытным человеком. Вы будете присутствовать - незаметно. Вам нет необходимости видеть того, кого вы, так сказать, рентгенируете? - Нет, мне главное слышать голос. - Слова давались с трудом. Все-таки подобного Сергей не ожидал, В таких верхах парить было опасно. Похоже, Тот, исчезнувший, Пустельга ощутил это на собственной шкуре. - Хорошо. Записывать разговор не надо, его зафиксируют на магнитофонной пленке. Если что - воспроизведем запись. Ваша задача - слушать и следить, когда этот человек начнет лгать. И еще - мне важно его общее состояние: волнуется ли он, боится, - в общем, постарайтесь. Не буду напоминать о том, что все содержание разговора является государственной тайной. - Да. Конечно, товарищ Иванов. Я постараюсь. - Не сомневаюсь. А потом мы с вами побеседуем... Ну, пора. Иванов кивнул и быстро вышел из комнаты. Сергей встал, не зная, что ему делать дальше, но почти тут же на пороге показался чей-то темный силуэт. Майор понял и вышел в коридор, жмурясь от электрического света. Провожающий - снова в штатском, но с револьвером на поясе - молча указал дорогу. Через минуту он вновь был в комнате, значительно большей, но столь же темной. Похоже, товарищ Иванов не любил" беседовать при свете. Это было, конечно, странной привычкой, но все же более гуманной, чем двухсотсвечовая лампа, направленная в глаза собеседнику, - любимая забава многих следователей. Да и самому Сергею в темноте легче работать: свет не отвлекал, можно было закрыть глаза, вслушиваясь в эмоции тех, кто ведет разговор. Его провели за штору, в маленькую комнатушку, скрытую ложным окном. Здесь был стул и даже небольшой столик, оставалось присесть и ждать. Похоже, намечался не обыкновенный допрос, вернее совсем не допрос. Это место не походило на кабинет следователя, а товарищ Иванов явно не занимался подобными мелочами. Интересно, во время их прошлых встреч он тоже скрывал лицо под капюшоном? Да, это было странно, но Сергей чувствовал, что за этим крылось еще что-то, более важное. Но это, важное, никак не давалось, ускользало, и только | тогда, когда дверь открылась и в комнате послышались шаги, майор понял. Иванов был прав: Сергею было легко чувствовать эмоции собеседника, даже случайного прохожего на улице. Для этого не требовалось особого труда. Но за всю их беседу Сергею не удалось уловить даже тени того, что ощущал человек в плаще, словно товарищ Иванов был не живым существом, а говорящей статуей... - Прошу вас, Николай Андреевич. Надеюсь, вы разберетесь, что к чему. Не обессудьте, у нас темно... - Бастует электростанция? Голос товарища Иванова был все тем же доброжелательным и спокойным. А вот тот, второй, кого он назвал Николаем Андреевичем, явно волновался - впрочем, волнение было хорошо скрыто: голос неизвестного звучал твердо и почти весело. - Бастуют? - послышался смех. - Нет, думаю, товарищ Каганович не допустит подобного форс-мажора. Так, по-моему, спокойнее. Даже если кто-то монтировал подслушивающее устройство, без электричества оно не сработает... Ну да это мелочи. Знаете, мы с вами давно не виделись, Николай Андреевич! - Шесть лет. На этот раз голос прозвучал без тени юмора - холодно и даже недружелюбно. Впрочем, товарищ ИВАНОВ, похоже, не заметил. - Неужели так много? Ну да, конечно, тогда у нас с вами состоялся не очень приятный разговор по поводу товарища... Впрочем, дело давнее, бог с ним. Увы, наша нынешняя беседа тоже не обещает быть легкой. Трудный вы человек, Николай Андреевич... - Неужели? На этот раз в голосе была ирония, но Сергей Явствовал, что собеседник Иванова еле сдерживает себя. Но теперь это было не волнение, а гнев, даже ярость. - Да, вы трудный человек. Сотрудники нарко-1 жалуются, никому спуску не даете... Кого-то домой не отпустили по случаю именин... Нельзя так с кадрами, Николай Андреевич! Кадры требуют бережного к себе отношения, они - наш золотой фонд... - Зачем вы расстреляли Рютина? Вопрос был настолько неожиданным, что Сергей невольно вздрогнул. Наступила тишина. - А почему вы спрашиваете именно о Рютине? - Иванов заговорил по-прежнему мягко, словно речь шла о какой-то житейской мелочи. - Почему вы не спросите о Зиновьеве, о Ягоде, о Тухачевском или хотя бы о вашем дружке Бухарине? - Потому что вы дали слово. Здесь, в этом кабинете. Шесть лет назад. - Ах вот оно что! Вновь наступила тишина, и Сергей невольно поразился происходящему. Николай Андреевич предъявлял счет помощнику самого товарища Сталина - и за что! В то же время он, похоже, не арестован и даже не боится этого! - Ну что ж, раз вы заговорили о Рютине... Я мог бы сослаться на тысячу причин, Николай Андреевич. Но назову главную - Рютин наш враг. За эти годы он не изменился и не собирался меняться. И мы не могли оставить его в живых. Впрочем, речь пойдет не о нем. Вы, кажется, решили обвинить меня в нарушении слова, Николай Андреевич? Я знаю, вы очень смелый человек. Но вы - очень неблагодарный человек. Я расстрелял мерзавца Рютина, но спас кое-кого другого - вашего брата, например, его семью. И немало ваших друзей... - А скольких не спасли? Майору стало холодно - и это был не привычный холод, который мучил его уже четвертый месяц. Кто эти люди? Если Иванов действует от имени Сталина, то от чьего имени говорит Николай Андреевич? Друг Бухарина, заступающийся за заговорщиков и уклониста Рютина! Он что, самоубийца? - Не надо, Николай Андреевич! - Тон Иванова оставался ровным и невозмутимым. - Мы не будем ВЕСТИ с вами общеполитическую дискуссию. Речь пойдет о другом. Начну издалека, хочу кое-что напомнить. Сразу же после окончания тринадцатого съезда состоялось секретное заседание ЦК. Причем на нем присутствовали лишь "старики", так называемых рабочих, принятых туда по совету покойного Вождя, как вы помните, не пригласили. Впрочем, вы там были, так же как и я... - Что-то не припомню. Или вы были без капюшона? Странно, Николай Андреевич, похоже, не боялся товарища Иванова. Сергей ощущал его страх, но бывший рютинец боялся чего-то другого, куда более для него опасного. - Конечно, я был без капюшона! Итак, разговор начал Зиновьев, он ведь тогда лез в вожди! Этакий красный Галифе, герой Питера! Знаете, Николай Андреевич, когда его потащили на распыл, он держался несколько иначе. Ну да вы его уже тогда недолюбливали... Ну вот, товарищ Евсей, как вы помните, прочитал целый доклад, смысл которого заключался в том, что межпартийная борьба неизбежно приведет к Термидору, а следовательно, к гильотине. А значит, руководство партии уже сейчас должно позаботиться о создании надежного укрытия для партийных кадров. Если память мне не изменяет, идея всем неожиданно понравилась. Впрочем, если вспомнить тринадцатый съезд, то не так уж неожиданно... - Не всем. - Похоже, Николай Андреевич усмехнулся. - Троцкий был против. - Ну, что вы хотите от Иудушки? Он, видите ли, считал, что гильотина останется сухой. Этакий идеалист!.. Решение, как вам известно, было принято единогласно, но с важной поправкой. Напомните, Николай Андреевич, с какой? Голос Иванова стал мягким, вкрадчивым, он словно заманивал собеседника, приглашая в заранее подготовленную ловушку. - Поправка Сталина. Каждый, кто уходит в убежище, навсегда отказывается от всякой политической деятельности. Кроме того, права убежища лишаются по специальному решению Политбюро... - - Совершенно верно. Но вы забыли пункт третий... - Не забыл. Там было сказано, что Центральный Комитет не берет на себя обязательства защищать убежище от тайной полиции. - Запомнили? Да, "тайная полиция" - прозвучало не очень удачно. Наш Феликс даже обиделся... Ну что ж, в таком случае я имею основание обвинить вас, как ответственного за убежище, в нарушении пункта первого поправки. Надеюсь, мне не надо объяснять суть дела? - Отчего же? Объясните! Голос Николая Андреевича звучал по-прежнему чуть иронично, но Сергей чувствовал, что тот весь напрягся. Похоже, он ждал этого вопроса с самого начала разговора и теперь собирался с силами, чтобы ответить. - Ну к чему это, Николай Андреевич? Вы же прекрасно понимаете, о чем идет речь. К вам пришел посланец Семена Богораза, а вы, вместо того чтобы указать ему на дверь, свели его с этим... Чижиковым. Надеюсь, вы не собираетесь этого отрицать? - Нет. Не собираюсь. Голос не мог скрыть облегчения - невиданного, огромного. Услышанное, похоже, ничуть не взволновало странного гостя. Его беспокоило что-то другое, о чем Иванов не спросил; Выходит, Николай Андреевич нарушил пункт первый поправки не один раз! И данное нарушение - явно не из самых страшных... - Что ж, отпираться вам действительно не имеет смысла. Сам Чижиков конспиратор опытный, но кое-кто из его присных излишне болтлив... Итак, вы нарушили условие, Николай Андреевич. Теперь я имею полное право сделать из этого соответствующие выводы... - Попробуйте... В комнате наступило молчание. Сергей пытался представить, что делают эти двое. Стоят, глядя друг другу в глаза? Или сидят с внешне равнодушным видом, может, даже улыбаются? Почему-то показалось, что оба они - и таинственный товарищ Иванов, и неуступчивый Николай Андреевич - не верят в серьезность угрозы. Похоже, это была лишь проба сил. Интересно, кто не выдержит и заговорит первым? - Эх, Николай Андреевич... - Иванов вздохнул, и в голосе промелькнула нотка сочувствия. - Кого вы защищаете? Беглых крыс? Трусов, которые предпочли забиться в щель, оставив вас прикрывать их? Конечно, ваша система защиты надолго задержит ребят Ежова, но вы-то не успеете уйти! Ни вы, ни ваша семья. Я еще тогда не понимал, почему вы взяли на себя это поручение. - Я выполнял приказ партии. - Э-э-э, бросьте! Приказа не было. Насколько я помню, эту работенку предложили пятерым членам ЦК и все отказались. Никому не хотелось возглавлять подполье в собственной стране: уже тогда, после смерти Феликса, могли сгоряча и к стенке поставить, а уж сейчас... Вы попросились добровольно. Вас что, Чижиков уговорил? Да он же трус! Троцкий - тот хоть не боится, книжонки пописывает. Даже Бухарин - на что слюнтяй, и тот не захотел прятаться в нору! Знаете, что он сказал мне перед смертью? Что его смерть нужнее партии, чем жизнь! Кого вы спасаете, Николай Андреевич? Людей, товарищ Иванов. Сергей уже перестал вслушиваться в ощущения собеседников. Иванов по-прежнему казался каменной статуей, с Николаем Андреевичем, похоже, все было ясно. Тот был уверен в себе. Конечно, страх можно было уловить, но все же подпольщик почему-то надеялся выйти из этой комнаты победителем. Лишь однажды Сергей почувствовал слабину, но разговор благополучно миновал этот риф... - Значит, вы спасаете людей... Что я слышу, Николай Андреевич! Бывший комиссар Стальной дивизии впадает во внеклассовый гуманизм! И давно это у вас? - Вам что, действительно интересно? Николай Андреевич не скрывал своей иронии. Да, похоже, основное уже сказано, и теперь шел арьергардный бой. - Представьте себе, интересно. Давно хочу понять, почему вы и такие, как вы, - Смирнов, Ломинадзе, тот же ваш Рютин - выступаете против политики партии... - Мы не выступаем против политики партии. - Ах да, вы лишь против некоторых крайностей... Не надо! Вы что, думаете, можно построить какой-нибудь другой социализм? Хороший? Без применения наших методов, которые вам так не нравятся? - Да. Без коллективизации, лагерей и Ежова. Теперь Сергей уже не обращал внимания ни на тон, ни на эмоции, вслушиваясь в каждое слово. Вот, значит, в чем дело! А ведь и Рютин, и Смирнов были обвинены в шпионаже и вредительстве! Выходит, дело было совсем в другом? - Хорошая формула! А что вы думали во время Гражданской? Скольких вы тогда уложили? Где был ваш гуманизм, Николай Андреевич? Что, лагеря изобрел Ежов? Или вы не ставили к стенке заложников в восемнадцатом? Или тогда вам это нравилось? - Нет. Не нравилось. Мы надеялись, что эта кровь - последняя, иначе незачем было все начинать. И мы думали, что гильотина останется сухой! - Ах вот как!.. - На этот раз голос Иванова потерял обычное добродушие, в нем промелькнул злой сарказм. - С этого бы и начинали, Николай Андреевич! Кажется, я понял. Можно расстреливать всех, но не товарищей по партии! А я обвинил вас в гуманизме! Беру свои слова назад. Ладно... И снова пауза. Может, товарищ Иванов решил слегка потомить своего собеседника ожиданием, а может - Сергею вдруг показалось, что дело именно в этом, - человеку в плаще надо было подумать. - Ладно... подытожим: я запрещаю вам всякие контакты с людьми Богораза. Всякие! Пусть Чижиков отсиживается в своей норе, но не пытается вести внешнюю политику. Это первое. Второе: я не буду выдавать вас ищейкам Ежова, но и пальцем не пошевельну, если они выйдут на ваш след, имейте это в виду! Третье, и для вас, пожалуй, самое главное. Если я узнаю, что вы занимаетесь чем-нибудь кроме работы в наркомате и того поручения, о котором сегодня шла речь, то вы и ваша семья немедленно попадете в подвалы Большого Дома со всеми вытекающими последствиями. Вы поняли? - А в письменном виде можно? Сергею показалось, что Иванов все-таки не сдержится. Ему вдруг стало страшно за Николая Андреевича. Он что, действительно считает себя бессмертным? Но тут же майор подумал, что такая тактика - возможно, самая правильная. Подпольщик стремится не показать слабости. Наступление порою лучший вид обороны. - В письменном? - послышался негромкий 'смех. - Вы так привыкли к бюрократии? Если хотите, мы можем провести это решением Политбюро, когда Ежов куда-нибудь отлучится. Он-то вашего юмора не поймет... И, наконец, четвертое... Вы что думаете, мне и всем остальным так по душе эти наши методы? Даже Ежов - и он не выдерживает. Пьет горькую, сволочь, после каждого допроса, протрезвить не можем! Да, в двадцатом мы не ожидали подобного. И знаете, в чем наша ошибка? Кого мы переоценили? Пауза. Молчал Николай Андреевич, молчал его всесильный собеседник, а Сергей напряженно ждал, что будет дальше. Он и сам иногда думал об этом, но каждый раз заставлял себя отбрасывать всякие сомнения в правильности совершавшегося в стране. Но, выходит, и на самом верху признают, что допустили ошибку! Значит, там тоже ошибаются? И не в мелочах, не в тактике, а в чем-то большом, главном... - Мы переоценили людей, Николай Андреевич. Помните, как изящно выразился столь любимый вами Троцкий: "злые бесхвостые обезьяны"? Так вот, эти злые бесхвостые обезьяны оказались не столь подготовленными к собственному будущему, как хотелось. Увы, дело не только в знании грамоты и всяких "родимых пятнах". Сопротивление идет даже не на уровне разума, заговорили инстинкты. И вот приходится пасти жезлом железным и заодно давить тех, кто мешает этому. Вот и вся истина, Николай Андреевич. А истина может нравиться, может не нравиться - но от этого "не перестает быть истиной. Вот так... Кстати, как там ваш дружок, товарищ Косухин? Процветает в царстве Богораза? - Разрешите не отвечать? Сергей перевел дух. Главное было сказано, и теперь собеседники вели речь о каких-то мелочах. "Злые бесхвостые обезьяны" - майор не знал этих слов Троцкого, и они показались ему омерзительными. Но товарищ Иванов, похоже, согласен с Иудушкой. Как же так? - Можете не отвечать, Николай Андреевич. - Голос Иванова стал скучным и невыразительным, словно он потерял всякий интерес к разговору. - Во всяком случае, вы получили ответ на запрос в ЦК по поводу вашего дружка. Выходит, он обманул всех нас и просто предпочел убраться подальше. А заодно вырастил очень шкодливого наследника. Впрочем, этого-то можно не опасаться, не тот масштаб. Ну, очень приятно было побеседовать, Николай Андреевич. - Взаимно, товарищ Агасфер. Агасфер? Сергей даже привстал. Выводит, этот Иванов - вовсе не Иванов. Впрочем, "Агасфер" - наверно, просто партийная кличка... - Кстати, а мне место в своем убежище вы приготовили? Это была, очевидно, шутка, но Николай Андреевич не пожелал поддержать ее: - Как и всем членам партии. Мне можно идти? - Конечно. Всего наилучшего... Стукнула дверь, и Сергей откинулся на спинку стула. Слава Богу, все кончилось. В голове мелькали обрывки услышанных только что фраз, в висках звенела кровь, и казалось, сил не хватит даже на то, чтобы выйти из тайника. Когда его вызвали в Столицу, майор догадывался, что нужен не для простого допроса, но о подобном, конечно, не думал. Услышанное он запомнил, но, чтобы понять, осмыслить, требовалось время. Только будет ли у него это время? Ведь за крупицу того, о чем он услышал, погибали куда более чиновные люди? Впрочем, бояться некогда, ему еще предстоял разговор с тем, кого подпольщик назвал Агасфером... - Выходите, Сергей Павлович. Сергей закусил губу, заставил себя встать и откинуть тяжелую портьеру. Иванов сидел за столом, чуть сгорбившись, в темноте его фигура походила на неровное черное пятно. Почему он даже здесь не снимает капюшона? Или - мелькнула нелепая мысль там, под капюшоном, просто ничего нет? - Садитесь. Здесь стул. Найдете? - Да. - Слово далось с трудом, но майор уже начинал понемногу приходить в себя. Он на работе, сейчас ему предстоит отчет - дело обычное, даже рутинное. Детектор сообщает показания. Что ж, он готов. - Курите, Сергей Павлович. Здесь пепельница. Курить и в самом деле хотелось, и майор пожалел, что так безжалостно поступил со своими папиросами. Но не просить же закурить у товарища Иванова! - Спасибо. Я решил бросить. - Правда? А вы знаете, это хорошо. Я слыхал, что, как правило, те, кто болен той же болезнью, что и вы, курят. Что-то вроде защитной реакции, хотя и весьма своеобразной. Выходит, ваши дела идут на поправку... Болезнь? Но ведь у него амнезия, полученная в результате травмы головы? Впрочем, в последнем Сергей начал сомневаться еще в Ленинграде. Ему переливали кровь, брали пробы костного мозга - какая уж тут травма... - Ну, обменяемся впечатлениями? Или вам надо прийти в себя? Разговор, признаться, вышел трудный. Сергей вздохнул. Нет, откладывать отчет не хотелось. - Я готов. Разрешите? - Да, пожалуйста... Майор вспомнил обычную форму доклада: общая оценка личности, настроение в начале допроса... - По-моему, этот Николай Андреевич пришел сюда хорошо подготовленным. Во всяком случае, он почти не боялся, что-то придавало ему уверенности. Он вообще очень уверенный в себе человек... Вас, если не ошибаюсь, недолюбливает... - Есть немного... - Иванов негромко рассмеялся. - Когда он особо проявил свои эмоции по отношению к моей скромной персоне? - Когда вы говорили о Рютине. Потом напряжение разговора росло, он начал волноваться, особенно ! когда речь пошла о нарушении постановления ЦК... - Поправки, - тихо подсказал собеседник. - Пункта первого поправки... - Да, извините. - И тут майор понял, что сейчас должен выдать незнакомого ему подпольщика. Мысль об этом показалась отчего-то омерзительной. Но ведь его и пригласили для этого! Он эксперт, выполняет особо важное поручение Сталина! Ему верят! - Товарищ Иванов, этот человек, похоже, ждал какого-то другого обвинения. Не в связях с Богоразом. Услыхав о Богоразе и об этом... Чижикове, он сразу успокоился. - Значит, грешен в другом. - Иванов помолчал, покачав головой - Ай-яй-яй! А нас еще, Сергей Павлович, обвиняют в отсутствии гуманизма! Знаете, я почувствовал это и, если помните, предостерег... Что ж, наши наблюдения совпадают. Считайте, что этот небольшой экзамен вы вполне выдержали. Не могу заставить вас, конечно, забыть о содержании разговора... - Это не так трудно, - не выдержал Сергей и тут же спохватился. Впрочем, Иванов отреагировал спокойно: - Да, конечно, совсем запамятовал... Сергей Павлович, я обещал, что мы поговорим о ваших делах, и вот как раз хороший повод... Вы уже поняли, что с вами случилось? Вопрос был неожиданным. Проще всего было солгать, но Сергей уже начал понимать, что товарищ Иванов не хуже его самого умеет читать в чужих душах. Оставалось молчать, хотя это тоже не лучший выход. - Сегодня вы решили погулять по Столице, хотя вам и не рекомендовали этого. Вы профессионал, мы не стали устанавливать за вами наблюдения, да и зачем? Все равно, если вы решили что-то узнать - то узнаете. И, как я понял, вы погуляли по городу с пользой... Что было делать? Отрицать очевидное нелепо, но признаться - значит выдать чернявого старшего лейтенанта! Недаром Карабаев не верил новоявленному майору Павленко. Нет, лучше молчать... - Хорошо... Скорее всего, вы встретили кого-то из старых знакомых. В наркомат, насколько я знаю, не заходили, там все были предупреждены... Выходит, в Большой Дом и в самом деле идти бессмысленно! Неужели этот Иванов предусмотрел все - даже встречу с Карабаевым? Но ведь Прохор не играл, он действительно не ожидал увидеть своего бывшего командира... - Итак, вы узнали свою настоящую фамилию?.. - Да... Теперь роли переменились. Ему приходилось отвечать, а человек в плаще внимательно вслушивался в каждое слово. - Место работы, должность? - Да... - Причины того, что с вами произошло? - Нет... Иванов подумал, а затем решительно кивнул: - Чем раньше, тем лучше; Хотя, пожалуй, раньше вам об этом говорить не стоило, - ваша психика и так серьезно пострадала. То, что вы в розыске, тоже знаете? В таком случае вам пока лучше оставаться майором Павленко - в ваших собственных интересах. А мне следует вам кое-что объяснить. Ни я, ни Ежов не имели отношения к тому, что с вами произошло. Причина другая, может, уже догадались... - Не знаю. - Он постарался произнести это как можно равнодушнее, но Иванов покачал головой: - Прокол! Сказали неправду! Что-то знаете. Вкратце. Вы руководили группой, выполнявшей важное задание правительства. Но существовало другое, так сказать, учреждение, которое решило оспорить лавры Ежова, Уточнять не надо? Да, уточнений не требовалось. Он служил в НКВД и стал на дороге "лазоревому" ведомству. - Вас, скорее всего, просто прикончили бы или подбросили компрометирующий материал, что, в общем, одно и то же. Но о ваших способностях знали. Один достаточно влиятельный работник НКГБ захотел иметь в своем распоряжении такого незаменимого специалиста. Остальное было не так сложно... Это походило на правду. Во всяком случае, Сергей и сам пришел к таким выводам. Иванов не назвал ни фамилии, ни конкретных обстоятельств, но это покуда не столь важно. - Когда вы исчезли, кое-кто из окружения Ежова предпочел объявить вас врагом и преступником. Вы можете спросить, почему не вмешался я? Вмешался, Сергей Павлович! Вы оказались не у того, кто так обошелся с вами, а в ленинградском госпитале. Большего сделать нельзя - иначе начнется слишком большой шум. НКВД и госбезопасность и так на ножах... Это было тоже понятно. Майор вздохнул: - И все-таки, товарищ Иванов... Что со мной сделали? - Об этом лучше спросить у врача. Поэтому, Сергей Павлович, вы завтра же ложитесь в клинику. В этом, собственно, и состоит то задание, ради которого я приказал вас вызвать...