Проще всего было зайти, расположиться в баре и непринужденно поинтересоваться между порциями "Мартеля". Он не решился. Можно было попробовать узнать что-то в окружающих домах, где он многих помнил и его должны были помнить. Да у соседа своего бывшего, с тем к нему и пошел, а не по каким-то сентиментальным воспоминаниям. Но соседа не оказалось, и он, вздохнув облегченно, быстро покинул этот район, стараясь не попасться на глаза никому, кто мог бы его узнать.
Он отлично помнил, с кого писал Симеона по кличке Чокнутый и сестру его, добрую и бестолковую потаскушку Жанну. И заделанного под цемент милицейского начальника. И авторитета Герасима, которого раздавили асфальтовым катком. Сидя над своей зеленой тетрадкой, он в довершение ко всему вспомнил, что Деда - главного, тайного и самого безжалостного мафиози - срисовывал с пожилого мужчины из соседнего подъезда. Старик выгуливал на пустыре тоже старого уродливого пса. Они сторонились остальных собачников. Когда пес умер, старик похоронил его там же, долго стоял над маленьким холмиком и, кажется, плакал. Потом как-то незаметно умер и сам. На похороны собирали, у старика никого не было.
Загибая пальцы, еще и еще раз вспоминая и подсчитывая, он, сидящий над тетрадкой для занесения причинно-следственных казусов своей жизни, убеждался: старик умер именно в тот месяц, когда там, в "крутом" романе, справедливость настигла и Деда.
В "Ночных бабочках..." вообще в конце торжествовали справедливость, дружба, любовь и добро. Как полагается. Суровая мужская дружба, проверенная в боях. Любовь, спасенная среди смертельных опасностей. Добро с хорошо тренированными кулаками. Пьеса на злобу дня, каким бы мрачным каламбуром это ни звучало, разыгранная актерами по его велению. От театрального действа ее отличало то, что эти актеры не снимут после спектакля грим, не разойдутся глубоким вечером по домам. Раз запущенная, она будет длиться и длиться, существовать, безотносительно, прочтет ее кто-то или она затеряется в библиотечной пыли. Но она уже есть и оттуда протягивает щупальца сюда.
Да, это была его первая сознательно сработанная "семечка". И договоренность с издателем существовала заранее. Устная, но твердая. Еще один дружочек. От "Постскриптума" "Ночных бабочек..." отделяли шесть лет. А когда поставили на пустыре "Верону"-кабак, он так и не узнал. Не смог заставить себя поехать туда еще раз.
(За плотно занавешенными окнами билась гроза, сполохи дальних зарниц простреливали по потолку, шумел по крыше и близко капал за тонкой стеной дождь. А я все спал. Сон мой был беспокоен. Эти семь часов дневного сна, к которому принудила настойчивая рука, предварительно выпив все силы, отложились у меня еще и потому, что с них начались в Крольчатнике события.
А кроме того - потому что я сумел эту всемогущую руку обмануть. И увидеть затем сон тот, какой хотел. Пускай он не принес мне ничего светлого, а лишь всю ту же горечь. Но я привык к ней.)
Наверное, у Ее Величества Судьбы существует штат работников и исполнителей помельче. Должно быть так, иначе как же всюду успеть? Один такой... а может, одна? одно?.., одно такое создание, нематериальное, разумеется, а самое натуральное эфирное, в одно прекрасное утро проснулось, как это ему полагается, с рассветом. Протерло глазки и посмотрело ими, голубенькими, в начинающийся яркий летний день. Спросонок чихнуло. Почистило перышки и вспорхнуло на розовое плечо той, к кому было направлено. Разбудило. Заставило, тормоша, умыться и собраться. Вывело на улицу и провело по всем намеченным маршрутам дня, оберегая и следя, чтоб не случилось где непредвиденной задержки. Одновременно наполняя сердце той, к кому было послано, неясным, но добрым трепетом, а душу смутным беспокойством и радостным ожиданием. Это делать эфирное создание тоже умело и занималось с удовольствием, так как в последнее время доводилось нечасто, а сообщать людям приятное ему, созданию, нравилось.
В нужный момент создание ловко подставило своей избраннице ножку, отчего та чуть не полетела носом в пол и была вынуждена буквально повеситься на шею мужчины, входящего в магазин через ту дверь, в которую она так неудачно выходила.
Я едва успел... нет, тот, о ком меня заставляют вспоминать, едва успел подхватить споткнувшуюся о дурацкий штырь-ограничитель девушку с пакетами, а эфирное создание, беззвучно хихикнув, удалилось в свои неведомые выси.
"Хмелем, пшеницей и прочей бакалеей принято на свадьбах осыпать", сказал он, сочувственно поглядев на разлетевшиеся и лопнувшие пакеты. Он продолжал держать девушку за локти. Пять минут спустя он уже знал, что ее зовут Евгения. Женя.
"Ты похожа на мультяшного Ежика", - сказал он ей назавтра или через несколько дней. "Который в тумане?" - "Нет, который "Трям! Здравствуйте!". Она засмеялась. Она правда была похожа. Последний год ее московской жизни был прост и удивительно, по нынешним временам, чист. Неудавшееся поступление, влиятельные родственники, которые помогли с работой и временным жильем на этот прошедший год. На учебу, сказали родственники, зарабатывай сама. Так далеко их влияние, а главное, родственные чувства не простирались. Она работала, жила, готовилась, каким-то чудом избежав всех соблазнов и ловушек Москвы новой. Странички жизни до Москвы совсем непримечательны. Образовавшаяся после второй неудачной попытки поступления (ей-Богу, вылетело - куда именно, да и неважно это) холодненькая пустота вдруг превратилась в сверкающую сказку. Удивительно, для сказки не потребовались лимузины, переливчатые каменья в кольцах да сережках, туры с ужинами над ночным Парижем и отстрелом крокодилов на Амазонке. Эфирное создание постаралось. Мир, который окружал, плавился, звенел и благоухал. Для нее. Жени.
С ним обстояло немножечко иначе. Возраст, опыт. Как ни крути, засевшие после браков-разводов серьезные опасения. Работа, исключающая бурные сдвиги и ураганные сломы! Просто так получаются эти девять ежедневных страниц? И завтра столько же. И послезавтра, и после, и после. Очаровательная, изумительная, непосредственная, искренняя девушка Женя не очень-то вписывалась в этот расклад. Не находилось ей свободной экологической ниши.