Дэвид. Я… не знал.
Мандолина еле слышно наигрывает «Скажите, девушки, подружке вашей».
Лейди. Но все это было давно. Я отчего-то поехала туда вечером несколько дней назад – на берег озера, где был отцовский виноградник. Помнишь, помнишь виноградник моего отца?
Дэвид пристально смотрит на нее. Она отворачивается.
Не помнишь? Даже этого не помнишь?
Дэвид. Лейди, я… другого ничего и не помню…
Лейди. Как отец играл на мандолине, как мы с ним пели в винограднике?
Дэвид. Да, другого ничего и не помню…
Лейди. «Неблагодарное сердце»! «Словно роза»! Мы прятались, а отец все звал: «Лейди! Лейди!» (Поворачивается.) А как я могла ответить, когда мы целовались! (Резко и шумно вдыхает, глаза широко раскрыты, ладонь прижата ко рту, словно она сказала нечто невыносимое. Дэвид резко отворачивается.)
Музыка обрывается. Джейб начинает звать ее стуком в пол второго этажа. Она проходит к лестнице, останавливается и оборачивается.
Я злопамятная! Больше никогда здесь не появляйся. А если тут объявится твоя оторва-сестра, пришли за ней кого-нибудь, только чтобы тебя здесь не было. Потому как я надеюсь, что меня больше никогда не пырнут ножом. (Прижимает руку к груди, с трудом дыша.)
Дэвид отворачивается, идет к двери. Она делает шаг в его сторону.
И не надо меня жалеть. Руки я не опустила. Магазином вот занимаюсь, там кондитерская, которая откроется весной, там все заново обустраивается, чтобы туда приходила молодежь, она будет напоминать…
Дэвид берется за ручку двери и замирает спиной к ней.
…отцовский виноградник и те вечера, когда попивали вино, когда у тебя было кое-что получше, чем вся остальная жизнь!
Дэвид. Лейди… это…
Лейди. Что?
Дэвид. …это правда! (Открывает дверь.)
Лейди. А теперь уходи. Я просто хотела сказать, что жизнь моя еще не кончена.
Дэвид выходит, Джейб продолжает стучать. Лейди оцепенело стоит, пока в магазин тихонько не входит Вэл. Она не сразу замечает его возвращение и бормочет:
Какого же я дурака сваляла…
Вэл. Что?
Она подходит к лестнице.
Лейди. Я сваляла дурака!
Она натужно поднимается по ступенькам. Освещение медленно меняется, обозначая смену картин.
Картина вторая
В тот же день на закате. Вэл в магазине один, как будто собирается уходить. Закат огненный. Крупная рыхлая женщина открывает дверь и ошарашено останавливается. Это Ви Талботт.
Вэл (оборачиваясь). Здравствуйте, миссис Талботт.
Ви. У меня что-то с глазами. Ничего не вижу.
Вэл (подходя к ней). Позвольте я вам помогу. Наверное, когда вы ехали, солнце било вам в глаза. (Подводит ее к стулу для примерки обуви справа от окна.) Вот сюда присаживайтесь.
Ви. Спасибо… огромное.
Вэл. Не видел вас с того вечера, когда вы привели меня сюда спросить насчет работы.
Ви. К вам священник еще не приходил? Преподобный Тукер? Я взяла с него слово, что он зайдет. Я ему сказала, что вы у нас вновь прибывший и еще не приняты ни в одну церковь. Хотелось бы, чтобы вы ходили в нашу.
Вэл. Очень… любезно с вашей стороны.
Ви. В епископальную церковь Воскресения Господня.
Вэл. Угу.
Ви. Пожалуйста, разверните картину.
Вэл. Конечно. (Срывает обертку с холста.)
Ви. Это церковь Воскресения Господня. Я так ее себе воображаю. Знаете, Джейб и Лейди никогда не ходили в церковь. Я подумала, что картину надо бы повесить там, где Джейб видел бы ее, надеюсь, она поможет обратить беднягу-умирающего к Иисусу…
Вэл приставляет картину к стулу справа от прилавка, садится перед ей на корточки, долго и внимательно всматривается в нее. Ви нервно покашливает, встает, наклоняется поглядеть на холст, снова садится на место. Вэл тепло ей улыбается и снова поворачивается к картине.
Вэл (наконец). А что это вот тут?
Ви. Шпиль.
Вэл. А-а… А разве он красный?
Ви. Ну… нет… но…
Вэл. А почему вы нарисовали его красным?
Ви. О, понимаете… (Нервно и возбужденно смеется, словно ребенок.) …он таким предстал мне! Я пишу то, что мне является, а не то, что есть на самом деле. Внешность обманчива, и в сущности все не так, как видит глаз. Нужно обладать даром, чтобы видеть!