- Па конте! - закричал зомби. - Ничья.
Зловещая тишина повисла над ристалищем.
- Протест, - сказал Окунь.
- Ничья, - упрямо повторил зомби. - Решающий удар нанесён не оружием.
В это время колдун стянул с головы шлем, по плечам рассыпались длинные русые волосы, все увидели Машу. Кто-то восхищённо выдохнул:
- Девка!!!
И тогда зрители взорвались.
***
Сначала Яра наблюдала за ходом турнира в бинокль. После сообразила, что проще сделать себе телескопическое зрение, и бросила бинокль в траву. Ещё позднее она поняла, что ей нет нужды пользоваться даже зрением. Новые ощущения захлёстывали её, и среди них самым ярким была способность чувствовать всю эту толпу в долине и одновременно каждого человека в отдельности.
Она видела их полыхающие ауры, чувствовала энергию, которую они излучают. Каждую эмоцию она различала на вкус, цвет и запах. Зависть была с горчинкой и пахла плесенью, злость была солёной, ярость приторно-кисло-сладкой и белой как снег. Ненависть. Она полыхала чистым кроваво-красным, и запах был тоже кровяной, удушливый. Это вот тот сталкер, почему-то запертый в большом деревянном ящике. Он очень сильно ненавидел и от бессилия бил кулаками по доскам. Яра кинула ему физической силы, и доски разлетелись в щепки, он выскочил грязный, страшный и с ходу врезался в кого-то из зрителей. От того сразу сверкнуло зелёным. Это пока просто раздражение, но Яра подкинула ему беленького, и вот он уже двинул Лахтадреля по рёбрам, и они сцепились.
Яра засмеялась. Никогда в жизни ей не было так весело. Она всегда выполняла чьи-то приказы, поручения, желания... А сейчас все эти людишки со своими страстями были подвластны ей. Как марионетки. И она принялась дёргать за ниточки.
Вот Лиза с аурой фанатичной дуры. Яра подкинула ей капельку ума, чтобы поняла, что она натворила и ужаснулась. Тюленичев. Напротив, слишком хитёр, ему не помешает немного поглупеть. Стёпа. Ах, какой добрый, честный, благородный... На тебе скотства ломоть. Бобров. Хитрости ему, жадности, шкурником его сделаем! Какой-то молоденький парнишка, дурачок, романтично влюблён в графиню. Пусть он увидит, какая это тварь. Пусть побудет циником. Зомби. С этим сложней, он не живой, все эмоции пригашены, но что-то шевелится. Да это же зависть. Это он живым завидует. Усилить. Убрать мудрую снисходительность, сделать обидчивым, как ребёнка. Пусть получит!
Окунь. Яра задумалась. Окунь ей нравился. В конце концов, он её спас. Она оставила Окуня и принялась, не выбирая цели, швырять в толпу сгустки агрессии, злости, нетерпимости. И вот уже замелькали кулаки, замельтешили дубинки, мечи и шпаги. Их надо было подтолкнуть совсем немного. Они сами этого хотели. Готовились. Принесли с собой цепи и свинцовые трубы. Они оправдывали себя: «Это для самообороны. Это если те на нас нападут».
Яра поняла, что уже нет необходимости заводить толпу. Они сами прекрасно подпитывали себя затаённой в глубине сознания звериной яростью. Уже можно было от них забирать излишки Энергии. И за потраченные крохи Силы она собрала богатый урожай.
- Цепная реакция, - со вкусом произнесла Яра и пошагала к дерущимся.
***
- Стёпа, ты что творишь?! - заорал я и бросился в битву.
Мне повезло вклиниться как раз между отрядами Лёниных отморозков и Лизиных выкормышей. Не активируя защитное поле, я своим палашом выбивал мечи и освинцованные биты, левой рукой вырывал цепи, валил мальчишек на землю подсечками и просто пинками. В горячке, не заметил, как чья-то шпага распорола мне плечо, как выпущенный из пращи камень угодил прямо в колено.
- Назад! - кричал я. - Стоять!! Смирно!!!
Всё было бесполезно. Они рвали друг друга голыми руками, зубами, топтали упавших ногами, они озверели и упивались своим зверством. Выпученные глаза, орущие пасти, брызги крови и вязкий, густой воздух, остановившееся время... Они сцепились не на жизнь, а на смерть. Они хотели этого. Их готовили к этому. Им долго внушали, что они особенные, избранные и дело их правое. Самое нужное дело. Они были готовы. Не за себя. Ради великой цели. Во имя будущего.
Вот Маша красиво, словно в замедленной съёмке, с кровожадной ухмылкой на лице бьёт ногой в голову мушкетёра из Лизиной свиты. Это я научил её этому удару. Лахтадрель схватил за грудки толстого мужика, по виду фермера и долбит его по лицу своим лбом. Стёпа с остервенением ломает мальчишкам руки и ноги отобранной у кого-то дубиной. Бобров притаился за опрокинутой набок повозкой и подленько бил зазевавшихся тупым копьем в спину. Мелькнуло лицо Лизы. Она рыдала, и я как-то услышал её сквозь вопли боли и бешенства:
- Толя, останови их! - в голосе графини было столько неподдельного горя, что я оторопел.
А рядом с ней сидел Тюленичев. Ему пробили голову, и он хохотал, размазывая кровь руками. Зомби взирал на побоище отстранённо. Как мне показалось, он одобрительно кивал головой.
- Так вам и надо, так и надо, - приговаривал зомби.
На краю эстрады, свесив ножки, сидел Прокопий. Похоже, он единственный не обезумел в этой заварухе. Я дёрнул его за ногу и сказал:
- Играй.
- «Секс и пемоксоль»? - с сарказмом спросил он и покрутил пальцем у виска.
- Нет, эту... - я не знал названия песни. - Ну, как там у тебя: «Верь мне, я исцелю твою душу, я излечу твоё сердце, скучно не будет со мной...»
Прокопий взглянул на меня уже с интересом, поднёс к губам трубу и над полем битвы разнеслись чистые, пронзительные ноты щемящей мелодии.
Этот вкус зависти приторно-горький,
этот вкус радости видеть
девичьи только глаза.
Это страх вспомнить о том, что здесь было,
это крик слабости, петли и пыла,
это всплеск гордости -
я-то уж знаю, кто против, кто за...
Верь мне, я исцелю твою душу,
я излечу твоё сердце,
скучно не будет со мной.
Дай мне повод держаться сомнений,
так вот без предположений,
выжил твой главный герой...[3]
И в такт неспешной песне замедлился темп сражения, затихли боевые кличи, прекратился лязг оружия. Музыка снимала наваждение, успокаивала людей, приводила в чувство. Самые отчаянные ещё продолжали по инерции свару, но их растаскивали, с ужасом оглядывались, спешили на помощь раненым.
- Что это было? - очумело спрашивал Стёпа.
А я видел, как от Бумажного леса приближается маленькая девчачья фигурка.
***
А в небе летел корабль. Нет, не Летучий Голландец. Парусов у него не наблюдалось, да и профилем он никак не напоминал каравеллу или галеон, а скорее был похож на нормальный крейсер типа «Тикондерога». Водоизмещением где-то десять тысяч тонн.
Измученные битвой колдуны и волшебники опустили оружие и с изумлением наблюдали, как крейсер, заслонив солнце, застыл в воздухе прямо над их головами. На капитанский мостик вышел молодой человек, совсем юноша.
- Я капитан Жан-Поль де Фитн́есс, - сказал он, и по голосу стало понятно, что лет ему больше, чем кажется.
- Ишь ты, фитнес, - сказал Бобров и сплюнул кровью через разбитые зубы.
- Я подданный Его Величества Короля Бискайского Эстебана Наискромнейшего, - сказал капитан. - Прошу разрешения на облёт вашей территории.
- Зачем? - крикнул из ложи Тюленичев.
- Я разыскиваю двоих наших сограждан, они были в составе экспедиции, организованной одним вашим авантюристом, - Жан-Поль разговаривал по-русски, с едва заметным акцентом. - Надеюсь, мне не будет препятствий? Мы не собираемся вмешиваться в разборки колдунов с волшебниками. Мы лояльны и к её сиятельству графине Оторвановской и к руководству Высшего Волшебного Заведения. Наша позиция - нейтралитет.
- А вы неплохо осведомлены о наших делах, - заметил Тюленичев.
- Мы за вами следим. Вы опасные.
- Уважают, падлы, - сказал Бобров.