Подавив зевок, Долин покосился на монитор, куда стекались картинки с камер на жилом этаже. Почти полдень, но ученые только — только начали просыпаться. Тогда как все гости уже давно на ногах — Кнопа хлопотала на кухне, Савельев в комнате отдыха, с траурной физиономией копался в планшете. Очнулся даже Швец, который схватил за руку и никуда не пускал приставленную смотреть за ним Никитину. Ну, а обитавший на третьем протист никогда не спал — он стоял в центре комнаты, больше похожей на широкий шкаф, и пялился в объектив видеокамеры. Причем с момента, как Долин впервые увидел этого «человека нового», зараженный ни разу не шевельнулся. Даже не моргнул.
Долин мрачно усмехнулся. Уж как бы Чуань ни разливался про сохранение когнитивных функций, про новое звено эволюции, про новый вид «гомо», очевидно было одно — зараженный никак не относится к роду людей, семейству гоминид или хотя бы отряду приматов. После всех изменений, внесенных токсоплазмой в его организм, зараженного вряд ли можно отнести даже к классу млекопитающих. Он стал чем‑то совсем иным, чуждым обычной природе.
Потянувшись, Долин вместе со стулом отодвинулся от стола. Нужно навестить Швеца, вдобавок вскоре пора начинать собрание. На котором должна определиться судьба всего человечества — пытаться и дальше остаться людьми и почти наверняка исчезнуть или прибегнуть к вакцине Чуаня, измениться, но выжить. Причем, чувствовал Долин, принимать решение за весь мир придется ему одному. Вот только радости от такой ответственности он не испытывал. Скорее, напротив, она угнетала, из‑за чего Долин как мог откладывал серьезную и обстоятельную беседу с Чуанем.
Долин снова потянулся, схватил со стола карточку мастер — ключа, привстал со стула — и мир перед глазами взорвался снопом разноцветных искр…
Очнулся он уже на полу, в позе эмбриона. Грудь сдавливало тисками, за каждый глоток воздуха приходилось бороться. Лицо покрыто капельками пота, губы дрожали, все двоилось и расплывалось.
Сев, восстановив дыхание, Долин смерил свой пульс — пока в норме. Но по сравнению со вчерашним, самым первым приступом, этот значительно хуже. Вчера хотя бы не падал в обморок. Да и нога еще сгибалась. Но всего за ночь опухоль распространилась от колена до паховой области. Такими темпами дня через два она достигнет кишечника и внутренних органов, после чего отказ всех систем организма вопрос нескольких часов.
Впрочем, вполне возможно, превращение произойдет гораздо раньше — обмороки свидетельствуют, что паразит уже преодолел гематоэнцефалический барьер и проник в нервную систему. А значит, после разговора с Чуанем придется либо застрелиться, либо использовать вакцину на себе. И третьего варианта не дано…
Глава 2
Собрание было решено провести в комнате отдыха. Хоть она так и называлась, тесная каморка мало чем напоминала обычное рекреационное помещение. Пара продавленных диванов и кресел, журнальный столик, несколько кадок с растениями, панельный телевизор на стене и куча вышедшего из строя оборудования, сваленного в углу, — все, что включало в себя убранство комнаты отдыха. Что неудивительно — комплекс изначально не был рассчитан на постоянное и комфортное пребывание большого количества людей. Комнат для персонала, где можно переночевать, не больше десятка, остальные помещения — операционная, пара палат, несколько лабораторий первичных, «грязных», исследований, подсобные помещения, помещения — вольеры для подопытных животных и лишь один застекленный бокс для работы в асептических условиях.
Когда комплекс начали в срочном порядке готовить к изоляции, часть помещений пришлось перестроить и серьезно сократить их площадь, дабы разместить всех ученых. Естественно, в стремлении обеспечить условия для работы о комфорте людей почти забыли, так что большинство переделок пришлись на жилые помещения, которые стали походить на одиночные камеры — наподобие той, где обитал «человек новый». Три года на третьем этаже было не протолкнуться, однако потом все изменилось, и комплекс практически обезлюдил. Некому стало заниматься обслуживанием систем и техники, если случались неполадки, на их устранение тратились дни и недели. За некоторый ремонт ученые даже и не пытались браться — биологи слишком далеки от радиоэлектроники и механики. Когда что‑то ломалось — из оборудования или систем комплекса, — они просто шли на склад и искали замену. Если не находили, от ремонта приходилось отказываться.
В общем, комплекс хоть и блистал стерильной чистотой (спасибо сердобольной Никитиной), но дышал на ладан. Важные узлы еще как‑то держались, некритичные для поддержания жизни ученых выходили из строя один за другим. Даже ворота, ведущие в грузовой лифт из подземной стоянки принадлежавшего государству здания НИИ, смогли подняться лишь после сотен команд на открытие. Не в лучшем состоянии был и грузовой лифт, который едва выдержал вес заехавшей в него БМП-3, и по пути вниз пару раз замирал. Причем однажды надолго.
С научным оборудованием положение было не лучше. Большая часть действительно ценных, часто выпущенных в единственном экземпляре приборов осталась на нижних уровнях. А находившихся на третьем этаже едва хватало, чтобы проводить полноценные исследования. Люди работали практически на ощупь, подобно ученым средних веков, пытаясь ослабить или найти средство против токсоплазмы методом научного тыка. Однако прогнозируемая и скорая поломка масс — спектрометра, анализатора и молекулярного микроскопа положат конец всяким исследованиям. И заменить эти жизненно — необходимые приборы нечем. С их поломкой работа ученых встанет окончательно, и комплекс из современнейшей лаборатории превратится в просто очень комфортное бомбоубежище — закопанную на сотню метров бетонную коробку с ядерной силовой установкой, системой рециркуляции воды и воздуха и запасом еды от силы еще лет на пять. Впрочем, системы рециркуляции, по прогнозам Савельева, сломаются намного раньше, чем кончится запас еды. И когда они сдохнут, всем придется выбираться на поверхность. Где их также будет ждать лишь смерть.
Войдя в комнату, Долин застал в ней Кнопу, Савельева, Швеца и четверку ученых. Дай Чуань еще не явился. Мебель была отодвинута к стенам, комната пополнилась притащенными кем‑то стульями. Ученые в салатового цвета униформе заняли один ряд, гости разместились напротив. Утративший всякое жизнелюбие Савельев, корящий себя за свое трусливое поведение в подвале башни, все еще изучал план — схему комплекса на планшете, Швец в накинутой поверх голого торса куртки ощупывал бинты на плече, Кнопа о чем‑то переговаривалось с Никитиной.
Усевшись на свободный стул между девушкой и штурмовиком, Долин закинул нога на ногу, сцепил на колене пальцы. С Никитиной он успел пообщаться, вторым знакомым лицом был хирург — предпенсионного возврата седовласый, интеллигентный мужчина Андрей Варай с очками на носу. С двумя другими — молодым лаборантом Никитиной и вечно всем недовольным, бородатым нейрологом по фамилии Гаргаридзе — Долин пока не перекинулся и парой слов.
С появлением Долина, которого все ученые считали старшим в группе, атмосфера в комнате изменилась с непринужденной на напряженную.
— Здоров, Леша, — кинул Швец. С тревогой вгляделся в бледное лицо Алексея. — Выглядишь не очень.
— Небольшая температура, — почти честно признался Долин, соврав лишь о том, что с самого утра температура была отнюдь не небольшой.
— Могу предложить вам таблетку парацетамола, — тихим, мягким голосом предложил Варай.
— Спасибо, не надо, — покачал головой Долин. — Я поставил себе инъекцию литической смеси. Кажется, помогло.
— О как! — всплеснула руками Никитина. — Зачем сразу литическую смесь? Есть более щадящие средства.