Кроме сельхозработ, часть населения промышляла рыбалкой, другая валила лес на дрова. В общем, летом все трудились день и ночь, чтобы успеть заготовить к зиме достаточно припасов и дров. Но сколько бы люди ни старались, как бы тяжело ни работали, в условиях вечного сумрака отдача от их усилий была мизерной. С наступлением холодов приходилось потуже затягивать пояса. И хоть с каждым новым годом паек увеличивался, каждая зима все равно уносила жизни. Пятидесятиградусные морозы стремительно вытягивали силы из ослабленных недоеданием людей, подтачивали их здоровье, лишали воли. На этом фоне даже банальный грипп был опасней чумы и косил людей одного за другим.
Шагая вдоль береговой линии по протоптанной им тропинке, Долин быстро добрался до поселка.
Почти стемнело. На паромах зажгли самодельные свечи. Издали казалось, будто корабли облепили тысячи светлячков. В поселке на суше вспыхнуло несколько костров, разожженных в оставшихся из‑под топлива бочках — правила безопасности, никакого открытого огня.
Сам поселок производил впечатление вымершего — ни смеха, ни криков, на единственной центральной улице ни единого движения. Лишь тени, отбрасываемые пятеркой костров, едва разгоняющих сгущающуюся мглу, плясали на стенах кособоких, приземистых строений. Атмосфера запустения, атмосфера уныния, атмосфера безысходности. Радоваться было нечему, обсуждать было нечего, делать было нечего. Для оптимизма не было ни малейшего повода. Все давно получили паек и разошлись по каютам и лачугам — завтра в шесть утра подъем и снова на работы.
Выйдя на дорогу со стороны воды, Долин направился к хижине Акимова.
У бочек, протянув над пламенем руки, грелось несколько человек. При виде щеголевато выглядящего Долина послышалось недоброе ворчание, глаза измученных вечной нуждой людей сверкнули завистью. Привычная картина, так было уже давно. Все всегда ненавидят тех, кто успешней их. Но Долину было плевать и на раздававшиеся за спиной шепотки, и на мрачные, сверлящие его исподлобья взгляды. Он держался особняком от остальных — за это его тоже недолюбливали.
Однако на этот раз дело не ограничилось проклятьями и злобными взглядами. От пятерки обступивших бочку людей отделился и двинулся наперерез Долину мужчина в изодранном ватнике. На его худом, костлявом лице застыло выражение отчаянной решимости.
— Эй, Дух, погоди! — Мужчина преградил Долину дорогу.
Дух — так звали Долина за его способность растворяться среди протистов. Имя Дух было известно на всю общину, но лишь единицы знали настоящее имя Алексея.
— Чего тебе? — грубовато спросил Долин и на всякий случай нащупал в кармане перочинный ножик, который можно использовать как гирьку.
Попытается ограбить? Вряд ли — знает же, что ему за это будет. Да и не сезон еще, чтобы бояться нападений. Правда, если бы этот мужчина подошел с таким выражением лица за пределами поселка, тогда его намерения были бы предельно ясными и понятными — нож под ребра, труп в воду и скорей бежать с добром к себе домой. Уже случалось вылавливать из воды жертв ограблений.
Но быть начеку все равно не помешает. На Акимова покушались уже четыре раза. Только в случае с Акимовым все покушения стали ответом на его жесткое правление.
— Дух, а, Дух? — Мужчина принялся настойчиво искать глаза Долина. — Скажи‑ка, Дух, как так получается, что все вокруг мрут, как мухи, а ты жиреешь?
Долин издал унылый вдох — опять двадцать пять. Ну сколько можно?
— Разве похоже, что я жирею? — Долин похлопал себя по куртке, под которой скрывался абсолютно плоский живот и обтянутые кожей ребра. — Не толще, чем остальные.
— А одежка? — Мужчина пальцами схватил клапан кармана куртки Долина. — Гляди, какая новенькая. Может, есть чо для простых работяг? На наших же харчах живешь. Мы тут спины гнем, а ты все баклушничаешь.
— Не трогай меня, ладно? — поморщился Долин. Легким ударом тыльной стороны ладони сбил руку мужчины.
— А чо так? — оскалился почерневшими, гнилыми зубами мужчина. — Брезгуешь, да? Ну давай, не жмись и поделись вкусненьким.
— Не, не брезгую, — спокойно ответил Долин. — Просто не хочу, чтобы на моей куртке остался запах гари. Знаешь, за сколько метров протисты чуют резкие запахи? Конечно же, не знаешь. Куда тебе. А насчет вкусненького… В Сортавале много вкусненького. Хочешь, могу взять тебя с собой? Сможешь набрать столько хавки — на год хватит. — Долин мстительно ухмыльнулся, видя, как мужчина вздрогнул и попятился. — Ну как, договорились? Идешь со мной? Гарантирую, будешь меня слушаться, вернешься живым.
Уязвленный насмешливым тоном Долина мужчина набычился, его пальцы сжались в кулаки.
— Ах ты скот! — сказал, как плюнул, мужчина. — Сдружился с покойничками и теперь строишь из себя невесть кого! — Он прищурился. — А может, покойники уже давно повымерли, почем нам знать? А ты никому ничего не рассказываешь! Ходишь тут такой важный, глядишь свысока: о, какие идиоты, ну сидите на этом гребаном острове, сидите, а я пока сплаваю за жрачкой и набью себе пузо! Да ты…
Пока разговор не принял опасный оборот, к мужчине подбежал его товарищ. Схватив задиру за локоть, он потащил его обратно к бочке, увещевая:
— Пойдем — пойдем. Ты совсем рехнулся связываться с Духом? Вспомни, кто принес лекарства, когда ты загибался от воспаления!
Кивком выразив благодарность благоразумному парню, Долин потопал дальше. Когда он проходил мимо ворот длиннющего сарая, служившего складом для продуктов, из тьмы его окликнул звонкий девичий голос:
— Леша, привет!
Голос принадлежал Кнопе — одной из группы поддержки, выданной Долину в распоряжение. В свободное от рейдов в Сортавалу время бойцы несли службу по охране складов и скотного двора.
Вглядевшись во тьму, Долин кое‑как сумел различить силуэт миниатюрной девушки, буквально утопающей в безразмерном камуфляже. Катя она же Кнопа сидела на пне перед воротами, положив на колени Сайгу. Спина как всегда прямая, глаза бегают по сторонам, готовясь пресечь любое нарушение. Из‑за небольших размеров и детского лица ее никто не принимал всерьез, но Долин знал, что на нее можно положиться и доверить любое задание. Кнопа справится со всем. Убьется сама, но обязательно справится. Пожалуй, из всех жителей общины Кнопа была самым ответственным и собранным человеком. И она точно была самым ценным членом группы поддержки, ибо ей часто приходилось выходить на сушу и отвлекать на себя внимание протистов.
Впрочем, Долин предпочитал держаться от нее подальше — вот уже четыре года Кнопа испытывала к нему романтические чувства. Раньше, когда ей было семнадцать, отделаться от нее было нетрудно, но повзрослев, она стала довольно настойчивой и, похоже, всерьез собиралась прибрать его к рукам.
— Привет, Кнопа! — кинул в ответ Долин и, ссутулившись, пока девушка не успела взять его в оборот, ускорил шаг.
Хижина Акимова располагалась в самом центре поселка и отличалась от остальных размерами и качеством постройки — крепкий сруб из обтесанных бревен, щели законопачены мхом, крыльцо с козырьком, массивная дверь, дымоход от чугунки, выходящий на плоскую крышу. Крыши, правда, как таковой не было — ее роль исполняли обмазанные засохшей глиной доски. Окон тоже не было — сохранять тепло важнее.
Проведя подошвами кед по углу ступени, Долин стер прилипшую к ним грязь и по — хозяйски вошел в дом.
В просторной, освещенной лучинами комнате шло не то собрание, не то суд. Акимов, кутаясь в ватник, сидел за массивным письменным столом, принесенным с корабля. Перед ним стояла пара — мужчина и женщина средних лет. Мужчина мял шапку, женщина, казалось, была готова взорваться от гнева.
У одной стены на лавке восседало руководство общины: Доктор — седой старичок, бывший профессор, Прохор — лысый мужчина за пятьдесят, заместитель Акимова, бывший агроном, Савельев — парень двадцати девяти лет, бывший авиа — инженер ответственный за всю способную работать электронику, оружие и генератор, Платонов — комендант поселка, бывший полковник МВД, заведующий хозчастью.
Взмахом руки поприветствовав присутствующих, Долин прошел к стоявшей в центре комнаты чугунке, сел на корточки и принялся греть окоченевшие руки. В чугунке весело потрескивало пожирающее дрова пламя, от нее тянуло жаром. По телу мгновенно начала разливаться приятная нега.