Опыт Великой французской революции и последовавших за ней событий никогда не упускался большевистским руководством из виду. Руководители и члены высших партийных органов, большевики с дореволюционным стажем, знали и о роли военных (включая «головку» Ставки Верховного главнокомандующего и Петроградского округа) в февральско-мартовских событиях 1917 г. «Корниловщина» тоже не была «фантомом» для них. В своих показаниях следственной комиссии генерал Л. Корнилов не скрывал намерений применить военную силу для оздоровления внутриполитической обстановки в стране. Под этим однозначно подразумевалось установление военной диктатуры[217].
И. Сталин, а также деятели из его ближайшего окружения имели перед собой примеры и из более близкого прошлого. Особенно примечательны в этом плане были 1920-е годы. Достаточно вспомнить военный переворот в Болгарии в июне 1923 г., приведший к власти правого деятеля А. Цанкова, и возвращение к власти в Польше в 1926 г. Ю. Пилсудского. В обоих случаях — в результате действий военных. Наконец, в этом ряду стоит и болезненно воспринятый в Коминтерне и в советском партийно-политическом руководстве военный переворот в Китае, где генерал Чан Кайши, на которого ранее делались ставки, выступил в апреле 1927 г. против политики коммунистической партии. На совещании в ЦК ВКП(б) по китайскому вопросу член Дальбюро НККИ М. Рафес дал свой анализ причин, положивших конец власти коммунистов в Кантоне. «Коммунисты считали, — утверждал он, — что если они овладеют аппаратом ЦК Гоминьдана и аппаратом правительства, то могут действительно господствовать… В своей ранее поступательной политике они изолировались от близких элементов, оттолкнули группу центристов. Чан Кайши видел этот напор и говорил: если не я сделаю переворот, его произведут коммунисты, лучше я сделаю первый»[218].
В условиях, когда в ВКП(б) шла борьба с оппозиционными группировками, сторонникам И. Сталина и ему самому была далеко не безразлична позиция армейских верхов, которые под лозунгом укрепления безопасности «национального» государства и недопущения анархии в случае радикализации действий борющихся внутри партии сил могут предпринять нечто подобное предпринятому Чан Кайши.
Особенно остро «китайский синдром» мог проявиться у члена Политбюро, наркома по военным и морским делам и председателя китайской комиссии ПБ ЦК ВКП(б) К. Ворошилова. Его подчиненные — командиры РККА, работавшие длительное время в Китае в качестве военных советников, возвратившись на Родину, принесли с собой знания об обстоятельствах переворота Чан Кайши. Прибытие в сентябре 1927 г. одной из последних групп советников (включая и В. Блюхера) совпало с резким обострением внутрипартийной борьбы в ВКП(б), решительными действиями против троцкистов, среди которых имелись и видные военные работники, такие как В. Примаков, В. Путна и др. Значительная часть прибывших в Москву советников, как следует из доклада на имя К. Ворошилова, сделанного одним из них, оказывалась в невыгодных для себя условиях: «Они не получают не только своих прежних должностей, которые они занимали раньше, но даже получают понижение»[219]. Это, естественно, вызывало недовольство среди военных.
О движущих силах переворота Чан Кайши в лице генералов и офицеров, несомненно, давала информацию и резидентура Иностранного отдела ОГПУ в Китае.
Вероятность развития обстановки в СССР, особенно в его столице, по бонапартистскому варианту «а-ля Чан Кайши» не могли не учитывать в Кремле.
Вслух о возникновении «нового Бонапарта» никогда официально руководством партии не говорилось, дабы не бросать тень на высший командный состав РККА и не подтолкнуть его к каким-либо действиям. А вот различные оппозиционные группы в РКП(б) — ВКП(б) не раз указывали на это. В одном из изданий «децистов» 1927 г., озаглавленном «Под знаменем Ленина», отмечалось, что влияние пролетариата в армии ослабевает и в таких условиях «Красная армия грозит превратиться в удобное орудие для авантюр бонапартистского пошиба»[220]. К фигурам бонапартистского типа относили в 1920-е годы прежде всего М. Тухачевского и И. Уборевича[221].
С учетом установки органов госбезопасности на пресечение любых антиправительственных проявлений на самой ранней стадии становится совершенно ясно, что чекисты осуществляли постоянный мониторинг настроений в среде руководящих военных кадров, чтобы не пропустить признаков проявления «бонапартистских» идей.
217
Дело генерала Л. Г. Корнилова. Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л. Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 — июнь 1918 гг. В 2-х т. T. 1, М., 2003.
218
Медушевский А. Н. Русский бонапартизм как предмет сравнительного изучения // Труды института российской истории. Вып. 4, М., 2004. С. 154.
219
Из стенограммы доклада Радкевича К. Е. Ворошилову по поручению В. К. Блюхера от 10 июля 1927 г. // В. К. Блюхер в Китае. 1924–1927 гг. Новые документы главного военного советника. М., 2003. С. 545–546.
220
Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923–1927 гг. Т. 3. М., 1990. С. 172.