Вопреки мнению Буркхардта, в XVI веке человек еще не обрел подлинной независимости. Личная, интимная сторона жизни могла рассматриваться лишь в осознанной взаимосвязи с той группой, к которой человек принадлежал, и протекала под надзором власти[15]. Женщины сталкиваются с дополнительными трудностями в борьбе за то, чтобы их права и непохожесть на других были признаны. Особенно трудно тем, кто беден и слаб: на них давят и традиционные религиозные обязательства, и патриархальные семейные отношения[16].
Другими словами, индивид и индивидуализм — это не одно и то же. Первое понятие обозначает явление, которое несомненно существует в любом человеческом обществе. Второе обозначает отличительную черту общества, возникшую недавно и связанную с развитием западной культуры. Почти одновременно появляются соответствующие термины на английском (около 1820 года) и французском (ближе к 1833 году) языках[17]. В терминах скрыт тот смысл, над постижением которого думают лучшие умы XIX века, потому что, как кажется, за ним стоит необъятная проблема, решение которой могло бы объяснить, как развивается европейская культура в целом. Но, чтобы подступиться к решению, следовало сломать мощные табу, установившиеся со второй половины XVI века. Эти табу, правда, не запрещали освещать до определенной степени внутренний мир личности; более того, заглянув внутрь себя, можно было увидеть свое отличие от всех проклятых и осужденных, живущих не по правилам.
Вплоть до XVIII века представление о противоборстве души и тела мешало изучению внутренней жизни человека: все, что скрыто внутри, слишком близко к понятию греха[18]. Самопознание предполагает возможность рассматривать волнения, страсти, наслаждения и боль — все то, что истинно верующий стремится контролировать и сдерживать, дабы заслужить спасение души. Тело гибельно, оно — темница души, оно приближает самого благочестивого человека к животному. Эти воззрения изменились только с приходом философов века Просвещения и с развитием естественных наук.
Оболочки «я»
Попыток понять и смыслить, что такое Субъект, было множество; нас интересуют в первую очередь те, что связывают самопознание человека с развитием западной культуры и с медленным, часто болезненным процессом высвобождения личности из тисков коллектива, что происходило между XVI и XVIII веками[19]. Одно из самых обширных и плодотворных исследований в этой области принадлежит немецкому социологу Норберту Элиасу, который незадолго до Второй мировой войны создал мощную теорию «процесса цивилизации». Он считает, что в эпоху Возрождения начался длинный путь совместного развития европейской культуры и движения к индивидуализации личности. При Людовике XIV жизнь в Версале вынуждала знатных воинов сдерживать свою агрессивность, которая в прежние времена ничем не контролировалась, и направлять ее исключительно на службу королю и на защиту государства. Центральный аргумент Элиаса — существование взаимосвязи между общим стремлением к прогрессу и развитием государства, в частности городов, что выражается в необходимости самоконтроля со стороны всех заинтересованных лиц. Грубое насилие, в том числе сексуальное, во взаимоотношениях разных социальных слоев постепенно отступает на второй план, создается возможность межсословного контакта, а монополия на насилие целиком отходит к государству[20].
Элиасу великолепно удалось уловить объединяющие аспекты той сублимации, что Фрейд наблюдал у каждого пациента. Однако, хотя инструментом анализа у Элиаса и является нечто, эквивалентное фрейдовским «Супер-эго» и «Оно», немецкого социолога совершенно не интересует «Эго» в том виде, в каком его описывает венский психоаналитик. Элиаса интересуют в первую очередь те способы, благодаря которым среди членов той или иной группы людей распределяются объединяющие их ценности, автоматически диктующие дальнейшее поведение членов группы. Он не обращается ни к проблемам конкретных реальностей существования, ни к неминуемому разрыву между заданной нормой поведения и реальными потребностями и желаниями индивида. О сексуальности он говорит очень кратко, лишь для того чтобы показать, что она отодвинута на задний план жизни общества «в ходе процессов, аналогичных тем, о которых мы говорили подробно, анализируя другие импульсивные проявления»[21]. Он предпочитает разворачивать свою аргументацию, обращаясь к изменению поведения в сфере насилия, непристойности и скатологических проявлений, причем опирается на правила поведения, изложенные в двух книгах, появившихся почти в одно и то же время, — «Придворный» Кастильоне (1528) и «О приличном поведении детей» Эразма Роттердамского (1530).
15
16
17
18
19
См., в частности:
20
21