– Плевать я хотел! – выкрикивал он, шлепая себя по заду.
Беленькая тем временем углядела за стеклом серванта литровую бутылку шотландского виски, сберегаемого для особых случаев («а чем сейчас не особый?»), и её пустили по кругу. После чего Георгий еще более разрезвился. Он бегал по комнате на четвереньках, изображая из себя конягу, с двумя наездницами, скользящими по его перемазанному крупу, ржал, фыркал по лошадиному и привставал на дыбки. Всадницы старались удержаться, стискивая его бока поджатыми ножками. Удержаться было крайне трудно. Свалившаяся первой считалась проигравшей. Она принуждена была слизывать нежно-розовый клубничный йогурт, каким Жорж обильно поливал грудки и промежность второй амазонки. Если же падали обе – то и поливал и облизывал обеих Жорж-конь.
Когда эта игра наскучила, придумали новую. Теперь уже девчонки становились на четвереньки и убегали от жеребца-Жоры, который стремился настичь какую-нибудь и «покрыть» прямо на ходу. Иногда ему это удавалось, хотя добыча тотчас же соскакивала с крючка и вновь улепетывала. Порой настигнутая притормаживала и позволяла ему сделать два-три качка, после чего вырывалась и бежала дальше, активно двигая разукрашенными крепенькими ягодицами. И это только пуще распаляло и без того возбужденного преследователя.
– Всё, не могу, – разгоряченный, запыхавшийся, Жорж распластался на полу. – Мои яйца сейчас лопнут. Сделайте же что-нибудь!
И точно в ответ на свой призыв, он ощутил, как тоненькая теплая струйка полилась ему на живот. Он вскинул голову. Темненькая стояла над ним, широко расставив ноги и орошала его водичкой собственного изготовления. Ненадолго струйка задержалась на члене, который вздрагивал и качался под ее воздействием, точно стрела подъемного крана; затем переместилась в область груди, шеи и наконец достигла лица. И с этого момента, как показалось Георгию, он окончательно превратился в скота.
Дальнейшее протекало, как угаре. Раскорячась, девчонки по очереди насаживались на вздыбленную «стрелу» Жоржа. Походя пили виски, выхватывая друг у друга бутылку и расплескивая содержимое. Кто-то опрокинул аквариум. Рыбки трепыхались в лужах на ковре и на животе Жоры. Одну из них, красную, с черным хвостом, Темненькая запустила, живую, себе во влагалище. Жорж пытался ее извлечь, скользкую и не поддающуюся, объясняя, что это любимый меченосец жены. Беленькая, в очередной раз гарцуя на Жорже, допила остатки спиртного и запустила бутылку в угол комнаты, где раздался звон (кажется, там располагался трельяж).
– О-оргия-а-а! – завопил Жора, но Темненькая прервала его, усевшись ему на рот, так что он не мог дышать и только мычал, пускал слюну и вместе с тем чувствовал, как с невероятным блаженством изливается весь в яростно скачущую на нем Беленькую. В глазах у него брызнули фейерверки.
… А наутро, на два дня прежде срока, вернулась из поездки жена. В неузнаваемой квартире она нашла своего Жоржика. Голый, перепачканный кулинарными смесями, он мирно спал на измаранном мокром ковре в провонявшей комнате. Вне сомнения, супруга незамедлительно спровадила бы его в известное лечебное заведение, если бы не всплыли некоторые детали, в корне менявшие характер происшедшего. А именно: на зеркале в ванной комнате лиловой губной помадой было выведено округлым школярским почерком: «Привет дуре-жене». На люстре в спальне (где покоился на полу Жорж) висели незнакомые маленькие трусики – впрочем, достаточно знакомые Жоржу – кремовые трусики Беленькой. Трусы же Темненькой, белые, с рельефно вышитым на пикантном месте серебристым цветочком, обнаружились в морозильной камере холодильника. Раскрытый нараспашку, холодильник стоял в луже воды, будто описавшись от пережитого в эту ночь потрясения. Всем своим обескураженным видом он как бы говорил, виновато косясь на хозяйку: «Оргия, понимаешь ли…»
Август 2002 г.
© 2007, Институт соитологии