— Слава богу, моей сестренке будет приятно об этом услышать, ведь она знает, как вы ко мне привязаны.
— К ней я тоже успел привязаться, но мы надеялись…
— Я решил принять приглашение господина Стикера, — упрямо проговорил Шимс. — Но поскольку я нужен вам здесь, я принял также и решение остаться.
Великая мудрость разительна в устах камердинера, но в устах шурина она просто убийственна. Мы привыкли, что Эзоп был рабом, считай, тем же камердинером, но чтобы философ был чьим-то шурином — таких прецедентов история не помнит, и это прочищает мозги, знаете ли. И вот, как только мои мозги в полной мере прочистились, я ОСОЗНАЛ. Меня вроде как озарило, так бывает — идешь, идешь, и вдруг из окна (конечно, дело происходит в Венеции) на вас выплескивают ведро грязной воды, и сразу все вокруг неузнаваемо меняется.
— Шимс, ты гений! — воскликнул я. — Прекрасный план! Полиция никогда не отыщет вашего брата в Америке! Вывезти его на яхте Блуменфилда под видом тебя, что может быть надежней!
— Я рад, что вы оценили мою идею, — скромно потупился Шимс. — Поскольку Джей будет думать, что взял на яхту меня, и у него будут подтверждающие письма, то даже в случае неудачи его не сочтут соучастником. Решат, и совершенно справедливо, что он просто был обманут.
— Великолепно! А скажите, Стивен, ваша сестра такая же умная, как вы?
— Умом мы с ней, правду сказать, не мерились, но она получила хорошее образование и прекрасно умеет держаться в обществе. Что же касается происхождения, то вашим тетушкам не на что жаловаться.
— Разве что на проделки вашего братца, — заметил я, шутливо погрозив пальцем, хотя на самом деле внутри меня все как-то ныло, и от мыслей об этом и о тетушках мои поджилки выплясывали канкан. Конечно, я до последнего буду все отрицать, но вдруг они узнают достоверно, что кроме брата-камердинера (да ладно, сейчас все работают) у моей благоверной еще имеется брат — знаменитый убийца? И муниципальный оркестр Острова Дьявола уже заказал новые фраки и разучивает бравурные марши, готовясь к торжественной встрече с ним, как только его сцапает полиция.
— …которые в этом контексте приобретают совсем другой колорит, — парировал Шимс, имея в виду проделки, а не поджилки. — Ведь столько веков подряд феодалы расправлялись подобным образом с людьми неподобающего происхождения и веры. Следует учесть также и особенности нрава Глостеров. Вспомним Ричарда III и представим, как поступил бы он, если бы ему довелось перейти вместе с замком и прилегающей территорией в собственность американского кинопродюсера, и тот обозвал бы его петухом английским. Мне почему-то кажется, что и он бы не удержался от членовредительства.
— Это тот, который перебил всех своих родственников? — вклинился Генри. — Жену, брата, двух племянников…
— Шекспир же, что с него возьмешь, — пренебрежительно бросил я. Мне не хотелось обсуждать родственников своей невесты с выходцами из Америки, пусть даже они происходят от еще худших разбойников и должны сперва на себя посмотреть.
— Такой порядок вещей сохранялся столь долго и был распространен столь широко, — продолжил Шимс, сохраняя отрешенный вид насельника консервной банки, — что он не мог исчезнуть в одночасье. И даже сейчас, когда Его Величеству было благоугодно, соревнуясь с Кремлем в красности, ввести в стране социалистическое законодательство, отбросившее Англию на много веков назад, эти века все же имели место, и общественное мнение способно по достоинству оценить порывы благородного духа.
— Голос крови.
— Именно так, Альберт.
— Голливудский продюсер — это правнук ростовщика, если подумать.
— Возможно, даже внук, а то и сын.
— Может он и сам побывал ростовщиком, — вставил Генри. — Потом разбогател и стал продюсером.
— Весьма вероятно, что могло быть и так.
— Только вот я заметил, — сменил я тему, — она, твоя сестра… ну, у нее такой живой, легкий характер, очень спонтанный. Став моей женой, при своем уме… как ты думаешь, она не воспользуется…
— Вряд ли. Полагаю, что если женщина достаточно умна, а моя сестра умна достаточно, то она даже при живом характере будет помнить свои обязанности, а если она глупа, что вовсе к ней не относится, то даже будучи сварливой, она не смогла бы противиться домогательствам посторонних мужчин.
— А…
— При этом интеллект и рвение супруга, — твердо продолжил Шимс, — каков бы он ни был, никогда не имеет решающего значения, поскольку даже если он, сиречь супруг, намерен посвятить всю жизнь слежке за своей подругой жизни, это неминуемо закончится помещением его в одно из таких заведений, где его передвижения будут весьма ограничены.