— Лесник Джон Лайонс? — уточнил Шерлок.
— Да, а что? — ответил Френкленд.
— Хо!
«Хо» — еще мягко сказано. Леснику обломилось 20 тысяч фунтов по условиям завещания; Лайонс-Джуниор не получил ничего.
— О Джоне Лайонсе, это был новый пункт завещания?
— Как раз нет, он присутствовал даже в том завещании, которое составил сэр Чарльз до отъезда за границу. Но только сумма, понятное дело, была несколько меньше.
— Ага, — ухмыльнулся сэр Генри, — джентльменское соглашение.
— Именно.
Далее Френкленд под дикие выкрики Грегори Мортимера в роли душеприказчика и сдержанное одобрение Генри, который хотел как можно скорее взять деньги и слинять с болот, изложил основную суть завещания. Мысль отдать Баскервиль-Холл под лепрозорий Мортимеру категорически не понравилась, как, вероятно, не понравится вообще всему местному населению, когда широко огласится. Ну и правда, мало дартмутской тюряги, мало болотной нечисти, так еще и прокаженные шнырять начнут. Маловероятно, чтобы сэр Чарльз, который столько сделал для родного края, имел в виду именно такой исход. Вероятно, он все же предполагал, что поместье достанется потомку Баскервилей. Меня принялись уговаривать попробовать выполнить условия, при которых я мог бы принять поместье.
— Но как вы себе это представляете? Что я, по-вашему, должен делать? — возмущался я, но уже откуда-то под белы руки притащили Шимса, установили в гостиной и приготовились слушать.
— Ну что же, — сказал Шимс, — перед всеми нами стоит общая цель.
— Правильно, правильно! — закричали Мортимеры.
— Да куда там, — воскликнул я, — ведь мне придется доказывать свою виновность перед присяжными.
— А присяжные все будут местные, — тонко заметил Френкленд. — И у них с нами общая цель, как удачно выразился мистер Селден.
Шимс фыркнул и надулся, как роденовский мыслитель на крупу. Раньше бы он себе такого не позволил.
— Но ведь тогда против меня возбудят дело! — возопил я, перекрывая мятежное фырканье трубным гласом совести.
— Кто? — спросил Шерлок, наивно похлопав ресницами. — Нет, я не думаю, что прямо так и возбудят. Сейчас мы схватим Лайонса, его засудят, а два решения по одному делу не выносят.
— Но как же, а новые доказательства…
— Да успокойся ты, Берти. Не нервничай. Мы с тобой, — сказал Генри, уже мысленно пакуя чемоданы, чтобы взять их и бросить меня на произвол судьи. Сначала я собирался сказать «на произвол судьбы», но мне нравится точность.
За всю свою многотрудную жизнь Альберт, стоящий сейчас перед вами, привык, что его то и дело то бросают, то кидают то на тот произвол, то на этот. Но сейчас, как я ни выворачивал извилины, перебирая варианты бросков и кидков, все равно выходило, что ни бросить, ни кинуть меня не могут. Потому что если меня, например, кинуть в тюрьму, то вступит в силу закон, по которому преступник не может воспользоваться выгодами своего поступка, а значит, в Баскервиль-Холле тут же будет открыт лепрозорий, и радостные прокаженные, деликатно звеня колокольчиками, разбредутся по лугам Гримпена в поисках маргариток. Если меня бросить с веревкой на шее, то я не смогу завладеть наследством и тем самым опять-таки прокаженные загремят костылями по всей округе и встанут в очередь в мясную лавку. Мухи будут садиться на них, а потом на мясо. Местный житель, желающий при подобных обстоятельствах меня бросить или кинуть, должен либо уметь сам себя укусить за задницу, либо ему потом придется всю жизнь кусать локти, и это будет крайне негигиенично.
— Все же, я против, — сказал я, — чтобы Лайонса осудили безвинно. А так и получится. Все захотят, чтобы он пострадал, заступника ему не будет…
— По заключению судмедэкспертизы, — встрял Грегори, — смерть наступила в силу естественных причин. Так что давайте мы закроем дело, а все остальное будем рассматривать как игры интеллекта, такую, в своем роде, формальность. Как врач, который знал состояние организма сэра Чарльза, я подтверждаю, что сердце у него было плохое, оно могло в любой момент остановиться. Виной тому мог стать, например, тромб, это могло произойти в любую минуту, и я склонен признать эту смерть не подлежащей расследованию. Паталогоанатом тоже предлагает не передавать дело в прокуратуру. Выражая свои впечатления от состояния органов трупа, он прибегнул к метафоре, что как будто присутствовал мгновенный яд, который вызвал остановку сердца и расщепился. Но такого яда мы не знаем, и ввести его в организм мог лишь сам сэр Чарльз, что было бы совсем невероятным.