Тот куда-то рванул и через пару минут вернулся с бутылкой.
Я посмотрел на этикетку, покачал головой: говно, конечно, но в данной ситуации сойдет…
Пошли.
Идти по узкому карнизу было невесело.
И скользко.
Ветер еще этот, едри его мать…
Насквозь продувает.
Хорошо еще, что перила нормальные.
Провожающий тронул меня за плечо и знаками показал: мол, всё.
Дальше — один.
Кивнул ему да и двинулся потихоньку.
Через некоторое время и ее как следует разглядел.
Сидит, блин, такой воробышек с короткой рыжей стрижкой на перилах, как на завалинке.
Вдаль смотрит.
И плачет.
То ли себя жалеет, то ли еще чего…
Приблизился осторожно.
Любое резкое движение — и хоть сам ныряй.
Следом.
— Привет, — говорю. — Узнаешь меня?
А сам силюсь вспомнить, где же я это создание видел.
А, точно…
В клубах, когда парни работали.
В первой линии визжащих перед сценой.
Каждый концерт.
Повернула голову, посмотрела.
— Узнаю, — отвечает. — Ты Дима, его друг. Я тебя просила прийти.
— Вот, — говорю, — я и пришел. Только «друг» — это громко сказано. Хороший приятель. Близкий. А друзья у него — стихи да гитара…
— А жена? — спрашивает.
Я только плечами пожал.
— А пёс, — говорю, — его знает, друг она ему или не друг. Печальница, страдалица, нянька — это да. А друг ли — тут и не поймешь…
Помолчали.
— Как ты думаешь, — спрашивает, — он может меня полюбить?
— Не знаю, — жму плечами. — Все в этом мире бывает. Может и такое случиться. Наверное. Маловероятно, конечно. Но может. Ага. Только тебе-то это зачем?! У тебя и так есть его песни и стихи, они — лучшее, что у него в этой дурацкой жизни имеется. А вот на фиг в нагрузку к этой красоте вечно обдолбанный алкаш с дурным и злобным характером — тебе самой решать. Но попробовать, конечно, можно. Хоть шанс и невелик…
— Ты правда так думаешь? — спрашивает.
— А мне-то зачем тебе врать?! — удивляюсь. — У него в койке место и куда более страшным особям находилось. Только суета это все…
Помолчали.
— У тебя выпить что-нибудь есть? — спрашивает.
— Есть, — говорю. — Коньяк. У старшего по твоему спасению выпросил. Правда, предупреждаю честно, коньяк — говно. Но лучше, чем совсем ничего. Это уж, извини, — по-любому…
— Дай, — просит.
— Ага, — фыркаю. — Ща, разбежался. Ты сейчас руку от перил оторвешь — и булькнешь вниз, вместе с бутылкой. Во мне весело будет…
Помолчала.
Подумала.
— Я, — говорит, — в принципе, могу и к тебе слезть, если ты мне одну вещь пообещаешь.
— Пообещаю, — жму плечами, — если смогу выполнить. Я ж тоже, знаешь ли, не фокусник. А врать — не хочу…
— Сможешь, — улыбается. — Просто передай ему, что есть человек, который его очень любит и будет любить всегда. Хорошо?
— Хорошо, — вздыхаю. — Я даже вас познакомить могу, чтоб ты ему это сама сказала. На первом же концерте в любом клубе. Протащу тебя в гримерку — и все дела. Скажу, что со мной. Поверят.
— Не нужно, — смеется. — Ты прав, у меня есть его стихи и песни. А свой телефон оставишь?
— Оставлю, — говорю. — Только учти — я тоже женат.
— Какая фигня, — вздыхает. — Мне не для этого нужно. Давай руку…
Дал я ей руку, она, осторожно опираясь, перелезла через перила на карниз.
Я откупорил бутылку, мы с ней сделали по глотку и потихоньку направились в сторону выхода. На середине пути она вдруг остановилась и с силой сжала мою руку своими ледяными ладошками.
— Правда, передашь? — смотрит прямо в глаза.
Настойчивая какая.
— Обязательно, — отвечаю. — А мой телефон у своих бодигардов всегда найдешь. Если позвонишь — отвечу обязательно. Больше того — буду рад твоему звонку…
— Почему? — спрашивает.
Молчу.
Соображаю.
— Потому что ты, по-моему, очень хорошая девчонка, — вздыхаю наконец. — Не без придури, конечно. Но нормальных людей без придури я в последнее время что-то как-то особо и не встречал…
— Спасибо тебе, — улыбается. — Я обязательно позвоню…
Как только мы сошли с карниза, меня от нее, разумеется, оттерли.
Ее накрыли теплым пледом и куда-то повели, а я уселся на приступочку и достал из кармана бутылку коньяка.
Там еще где-то две трети оставалось, на мое счастье.
Что мы там с ней отпили-то?
Так.
По глоточку…
Пальцы ощутимо дрожали.
Сделал глоток.
Закурил.
Вдруг слышу: