— Кто вас прислал? — недоверчиво спросила она.
— Месье Тибо, — ответил мужчина, голос которого выдавал в нем молодого человека.
Следователь открыла дверь и взяла протянутый ей пакет. Мотоциклист приподнял плексигласовый козырек и с удивлением смотрел на нее.
— Извините, вы напугали меня своей каской, а так как вы не зажгли на лестнице свет, то я подумала…
Курьер исчез так же быстро, как и появился, Ориан некоторое время стояла не двигаясь. Затем прошла в гостиную, с ногами забралась на диван и принялась за чтение, с каждой минутой приходя во все большее изумление.
Наверху стопки лежала фотография, сделанная в Министерстве иностранных дел, На ней Александр, во фрачном костюме, выглядел вальяжно, как посол. На приложенной карточке указывались различные посты, которые он занимал за границей начиная с его отъезда в Чад в 1994 году до его последней должности в Габоне. Ориан не забыла — своим главным делом Александр считал оказание помощи в установлении правового государства всюду, где попирались свободы. Молодой идеалист судья Лёклерк никогда не рассчитывал покрываться плесенью в каком-нибудь суде метрополии. Ему как воздух необходимы были движение и пространство. Он считал себя потомком «носителей Знаний». Его призвание — нести мир народам, учить их законам и законопослушанию, говорил он. Александр отличался от большинства других судей: он увеличил количество сотрудников в своей миссии в Африке. Он надеялся, что его лекарственное средство — право — вылечит народы Африки от невежества и распрей. После получения дипломов экономиста и специалиста в области права он поступил в спецучилище судебного ведомства в Бордо. Там-то они все и познакомились: Изабелла, Александр, Ориан и Пьер-Ален. Красавец Пьер-Ален, вскруживший голову Ориан…
Ориан внимательно изучила перемещения Александра. После Н’Джамены он работал во французском посольстве в Бомако, где занимался внедрением кодекса чести в торговлю товарами свободной зоны. Позже получил назначение в Рангун, но через шесть месяцев, как говорилось в досье, захотел вернуться в Африку. Ему предложили Габон, Он согласился, но без особого энтузиазма, как отмечалось в докладной записке поверенного в делах в Либревиле. Листая страницы, Ориан чувствовала, как ею овладевает беспокойство.
— Чушь какая-то, — пробормотала она, прочитав телеграмму первого секретаря посольства Франции в Рангуне, адресованную куратору на набережной Орсе в Париже. Отправлена она была раньше, чем Александр Леклерк просил разрешения покинуть Бирму.
«Дорогой коллега, из многих источников, в частности, по свидетельству двух французских промышленников, заслуживавших доверия, нам стало известно о недостойном поведении судьи Леклерка. Пользуясь отсутствием своей супруги, ненадолго уехавшей во Францию, он устраивает оргии с несовершеннолетними. Фотография, сделанная в одном из злачных заведений столицы, прилагается».
Ориан тщательно вглядывалась в изображение, но различала лишь какого-то белого в расстегнутой рубашке, задорно отплясывающего с двумя молоденькими девушками. На Александра он был не похож. Анонимное письмо, в котором слова были составлены из букв, вырезанных из газеты «Голос Рангуна», сообщало представителям французского посольства, что судья Леклерк имеет сношения с мужчинами.
Ориан почувствовала отвращение к авторам доносов. Александр никак не мог до такой степени опуститься. Он любил Изабеллу и сына Давида. Мальчику сейчас должно быть лет четырнадцать-пятнадцать. Изабелла была еще студенткой, когда родила его. Ориан пыталась вспомнить. После их отъезда в Бирму, затем перевода в Либревиль она почти не получала от них известий. Изабелла вела себя таинственно, уверяя, что это не телефонный разговор, — но это была обычная сдержанность, известная Ориан еще со времен, когда они в Бордо бегали на свидания со студентами-медиками. Изабелла ни словом не обмолвилась о неладах в семье, никаких намеков на похождения Александра, зафиксированных в его досье, не делала.
Ориан плеснула на донышко стакана виски и на несколько секунд закрыла глаза. Она вспомнила, что они решили вместе провести часть июля на острове Ре. Изабелла попросила Ориан обеспечить жилье в Арсе или близ маяка Бален. У Александра остлались детские воспоминания об этих местах, Ориан предупредила его, что в наше время Ре вовсе не тихое и спокойное местечко, там вовсю веселятся богачи из VI округа и снобы из XVI округа, проводя время в рыбных ресторанах или на катерах.
Но Александр своего намерения не изменил. «Я так много должна тебе рассказать» — эти слова Изабеллы показались Ориан очень малозначащими. Они не виделись два года, и ей тоже было что рассказать подруге. Вот разве тон немного огорчил. Но Ориан отнесла это на счет выпитых на посольских приемах коктейлей.
Потребовалось внутренне собраться, чтобы приступить к уточнению обстоятельств того, что посол Франции в Либревиле назвал «самоубийством этого бедного Леклерка». По словам дипломата, Александр в последнее время был крайне возбужден, несдержан, иногда агрессивен, словно в нем нечистая сила завелась. В записке врача пояснялось, что судья страдал от болей в желудке и, не исключено, переживал депрессию. Были указаны и названия двух прописанных ему лекарств. Одно из них, уточнял врач, принятое в чрезмерной дозе, могло дать импульсы к самоубийству.
Ориан заволновалась, с первого взгляда обнаружив некоторые несоответствия в рассказе о трагическом конце Леклерка. Из Либревиля он уехал один на своем джипе «ренджровер» — дорогой вдоль побережья, потом направился к лагуне, по дороге заправился и попросил залить в канистру тридцать литров бензина. Потом он гнал джип в сторону океана — до тех пор, пока та не увязла в песке. Тогда Александр Леклерк продолжил путь пешком, направляясь к небольшому выступу над пляжем. В руке он нес канистру. Он облил себя бензином, щелкнул зажигалкой. На рассвете следующего утра безжизненное тело нашел один рыбак. Торс и руки Александра были обезображены. В тот же вечер судебно-медицинские эксперты Либревиля составили заключение о самоубийстве и выдали разрешение на предание трупа земле. Тело судьи временно хранилось в морге, так как его супруга Изабелла воспротивилась захоронению, прежде чем не будет проведено повторное обследование следственной комиссией, назначения которой она требовала от французских властей.
— Педофил, гомосексуалист, самоубийца? А еще что? — вдруг вскричала Ориан, отбрасывая досье.
Страницы досье были пронумерованы от 1 до 14. Страницы 7 и 8 отсутствовали. Почему? В приложении находилось письмо, написанное рукой Александра. Ориан сразу узнала его тонкий, аккуратный почерк с высокими буквами, его почти разговорную речь. В этой короткой записке, которая, чувствовалось, была написана с некоторой нервозностью, Александр информировал посла Франции в Либревиле о своем намерении вернуться во Францию «по личным мотивам». Стояла дата — 26 марта, через сорок восемь часов его не стало.
3
Ориан любила приходить в контору первой. Здоровое возбуждение овладевало ею зимой, когда она входила в дверь старинного особняка на Итальянской улице, отделанного и вычищенного на денежки’Республики, дабы благопристойно вселить туда орду «Финансовой галереи». «Чтобы гоняться за грязными деньгами, мы должны трудиться в чистоте!» — настаивал Леопольд Гайяр, выколачивая деньга. К нему прислушались. Не один обозреватель жаловался на иронию судьбы, которая подвигла Государственную канцелярию отобрать обитель газеты «Монд» у журналистов для того, чтобы заселить ее ищейками «Галереи», И теперь Эдгар Пенсон развивал свой талант журналиста на левом берегу.
Ориан Казанов стала хозяйкой этого дома. Утром ее первая улыбка предназначалась вахтеру, перед глазами которого когда-то прошло столько корифеев прессы.
Уже несколько месяцев фотографы «Матч» и самых толстых газет осаждали Итальянскую улицу в надежде запечатлеть красавицу Ориан, особенно в дни, когда она заявлялась во всем красном, уверенно, решительным шагом постукивая по брусчатке каблучками своих черных сапожек. Объективов она не боялась, только опасалась, как бы из нее не сделали «нефтяную королеву», которой она не была. «Знали бы эти люди мою жизнь», — думала она, когда до нее доходили слухи о ее богатстве, куче любовников и уик-эндах в Довиле… И это о ней, которая заботилась о своей астматической четырнадцатилетней кошке и мечтала о принце, нежном и прекрасном, за которым она последует на край света, если он будет хорошо воспитанным.