— Я пришел, как ты и велел мне, Донад, — отвечал он мысленно, не ощущая тяжести сознания.
— Поведай мне, как сейчас там, где я оставил и тебя, и себя.
Людомар обратил свой взор на небосклон. Там, прямо над ним кружились перистые облака. Они порхали, как порхает стая птах, видоизменяясь в множестве своем по одной ей известной причине. Неожиданно облака превратились в лицо беллера из Боорбрезда. Лицо было добрым и улыбалось.
Людомар с необычайной ясностью вспомнил каждую минуту прожитой жизни. Эти яркие воспоминания вереницей проходили перед ним. Он видел себя словно бы со стороны.
Охотник видел Чернолесье и себя, идущего по его кронам. Волосы развивались на ходу, а лицо было счастливо-упоенное. Радость поднялась в его душе и он почувствовал, как улыбнулся. То было прекрасное время.
— Так оно и было, — ответил на его мысли беллер. — Но ты хочеш спросить меня, отчего я забрал многие зимы из твоей жизни.
— Да. Я хотел спросить такое.
— Они были твоим сокровенным знанием, потому я не оставил их тебе. Силы, которые будешь принужден остановить ты, силы эти настолько мощны, что имя твое, мысли твои не должны принадлежать тебе. Ибо ежели увидели бы они тебя и мысли твои во взоре своем, постигла бы тебя участь страшнее которой нет участи. Я слышу тебя. Ты спрашиваешь, когда?
Я ошибся, решив, что время настало. Ты готов — это верно, но они не готовы. Все они. Там, откуда ты сейчас пришел. Я не расскажу тебе больше ничего, потому что не время для такого. Но ты будешь при мне здесь, пока не будет на то божьего повеления. Тогда открою я глаза твои и вдохну слова в уста твои; тогда увидишь ты, чего не видел ранее; заговоришь о том, чего никто никогда не слышал. Тогда поднимешь ты топор против силы, которую не победить сейчас тебе.
Да, ты будешь ждать. Ждать, ибо это тоже есть благородное занятие. Слишком сильны еще те, кому ты должен указать путь. Ждать — это не бездействовать. Ждать — это знать, когда каждое движение твое придется в пору. Когда оно принесет победу!
Людомар закрыл глаза, но свет не померк. Он по-прежнему проникал к нему, и хотя свечение было ярким, не было ни рези в глазах, ни какого иного дурного ощущения.
— Поведай мне, что кинул я в ту зиму, — снова проникли в его мысли слова беллера.
Перед глазами людомара встала темная комната, увешанная многолетней паутиной и усыпанная пылью; звук далеких голосов и перестука; запах тлена и затхлости.
— Здесь я нашел покой, — выдохнул облегченно Донад. — Вот я лежу. Смотри. Вот мои кости. — И он указал на скелет, который охотник переступил, выходя из закутка. — Но… продолжай… я слушаю и я смотрю… — Беллер приблизил свое перистое облачное лицо к глазам людомара и заглянул в них. — В тебе та жизнь, какую проживу я после…
Значительно поредевший отряд возвращался от Меч-горы. Холкуны понуро брели, опустив голову. Словно бы выражая их душевное состояние, поникли книзу острия пик.
Дико выла метель, засыпая отряд густым пушистым колючим покрывалом. Ветер бросал снежинки в глаза идущим и сглатывал их тяжелые вздохи.
Лоден шел в двух шагах от основной колонны и внимательно поглядывал по сторонам. Он проиграл столько битв, что проигрыш еще одной ничем не тронул его, ничем не задел.
На Бохта было больно смотреть. Казалось земля притянула его тяжелыми кандалами, накинув их не только на руки и ноги, но и на шею холкуна. Он так и не отпустил, не выкинул прочь нож, которым перерезал брату горло. Бохт нашел его. Бохт его вытащил, но Унки был сильно раздавлен. Его правой руки не было, а левая представляла собой куски разорванной плоти. В животе зияла большая рана, которую проделала ледяная сосуля, растворившаяся в теплоте его чрева.
Отряд Гедагта никого не унес с собой. Раненных пришлось добивать, а павших — оставить на съедение грирникам.
Олюдоеды не полезли на штурм, а сделали то, чего никто от них не ожидал. Они окружили замок и ждали, пока его защитники сами выйдут к ним.
Гедагта атаковали саарары, пришедшие из Эсдоларка. Большей частью это были воины, бежавшие прочь при первой схватке. Их бросили вперед и безучастно смотрели, как ряды их редеют под стрелами дремсов.
Твердыня не пробыла в руках боора и одного дня. Он разумно оставил ее, пробившись вниз по склону. Негты не тревожили отступавших, уевшись трупами, коих в округе у крепости лежало не менее семи сотен.
Предгорье Меч-горы также не препятствовало проходу отряда, и хотя отступавшие позаботились об своей охране, но за все время пути на них никто не напал.
К началу третьего дня отряд дошел до долины Надежды.