Мне пришлось признаться твоей матери, почему мы решили заняться фехтованием, но не тревожься — она не сердится, хотя и говорит, что я должен был рассказать ей об этом раньше. Так что теперь они с целительницей хотят, чтобы ты поступила в Академию Нексиса, где тобой, наконец, займутся как следует. Мне кажется, это правильно, потому что ты, в конце концов, — волшебница. Конечно, я мог бы поехать с тобой и снова вступить в гарнизон, тогда мы смогли бы видеться, но это было бы нечестно по отношению к тебе. Ты должна жить со своим народом и учиться использовать свой дар, а я буду только мешать тебе.
Ориэлла, пожалуйста, прости, что я бросаю тебя вот так. У меня разрывается сердце, но так будет лучше, поверь. Пожалуйста, не забывай меня, потому что я никогда тебя не забуду, и мы обязательно когда-нибудь встретимся. Я всегда буду думать о тебе. С любовью, Форрал».
Следующие недели прошли в тумане страдания. Форрал уехал, и девочке казалось, что ее существование потеряло смысл. Неужели она ошибалась в воине? Если действительно любишь, как же можно вот так бросить любимого человека? Окаменев от внутренней боли, Ориэлла механически выполняла все, что говорили ей мать и целительница, и вскоре поправилась достаточно, чтобы под присмотром Мериэль предпринять путешествие в Нексис, но даже картины новой, совершенно незнакомой жизни не могли поднять ее дух. Погода стояла мрачная и холодная, под стать настроению девочки. Они ехали долго: сначала по широким, заснеженным вересковым пустошам, потом добрались до большого тракта, ведущего в долины через унылые леса и пашни. Однако для Ориэллы ничего этого не существовало. Она едва замечала окружающее, не говоря уж о том, чтобы задуматься о важности этого путешествия.
Только город смог отвлечь Ориэллу от горестных размышлений о своей судьбе
— но как! Почти всю свою жизнь она провела в одиночестве, в отгороженной от всего света Долине, и Нексис, с его колоссальными зданиями и людскими толпами, привел ее в ужас. Все было такое большое, шумное, тесное, что девочка задыхалась. Она и не знала, что на свете так много людей! Даже Мериэль, несмотря на свой резкий характер, посочувствовала ей.
— Возьми себя в руки, дитя, — сказала она. — Не бойся, они тебя не тронут! Дыши глубоко и держись поближе ко мне. В Академии гораздо спокойнее, а к городу ты со временем привыкнешь.
Но Ориэлла сомневалась, что когда-нибудь сможет привыкнуть к городу, да и к Академии тоже. Древний лазарет Мериэль нисколько не напоминал привычную тесноту маминой башни, и все вокруг было так необычно, что девочка жила в постоянном страхе сказать или сделать что-нибудь не так. Она тосковала по своей уютной комнатушке и по Форралу, чье присутствие придавало уверенности и сил.
Стараясь удержать исчезающее мужество, Ориэлла крепче сжимала твердую, изящную рукоять меча и каждую ночь засыпала с клинком, ибо это было все, что осталось ей на память о Форрале.
Едва зажила рана и девочка смогла ходить, она добралась до поляны, где прошло столько счастливых часов. Ее бесценный меч лежал на том же самом месте, где она его уронила, но кожаные ножны уже покоробились и начали выцветать, а на клинке проступила ржавчина. Вздрагивая от рыданий, Ориэлла бережно подобрала его и отнесла домой. Долгие часы она тщательно чистила и смазывала клинок и ножны, останавливаясь лишь затем, чтобы смахнуть слезы, застилающие глаза. Несмотря на все уговоры, она наотрез отказалась расстаться с мечом. Девочка так болезненно реагировала на любое предложение сдать оружие, что в конце концов мать и целительница отступили и позволили ей оставить меч у себя.
Вспоминая все это, Ориэлла плакала, пока не уснула. С тех пор, как уехал Форрал, это повторялось каждую ночь.
В своих покоях Мериэль прислушивалась к тихим рыданиям и почти уже раскаивалась, что пришлось так жестоко вырвать ребенка из привычной обстановки. Наконец наступила тишина, и она тихонько подошла к постели девочки, чтобы убедиться, что та действительно заснула. Потом волшебница накинула на плечи плащ и через посеребренный морозом двор направилась к Башне магов. В завешанных алыми шторами окнах верхнего этажа горел красноватый свет, говорящий о том, что Верховный Маг у себя.
— Ну, как она, Мериэль? — спросил он, поднимаясь ей навстречу. Высокого роста, с длинными серебристыми волосами и бородой, тонким крючковатым носом, темными горящими глазами и надменной повадкой Верховный Маг казался живым воплощением могущества. В своих длинных, до самого пола, алых одеждах он словно плыл по устланному коврами полу, когда направился к столу, чтобы налить гостье вина. Усевшись, Мериэль заметила в тени у окна стройную серебристую фигурку Элизеф и нахмурилась. Она не любила эту расчетливую, ледяную женщину — мага Погоды — и не доверяла ей.
— Я думала, мы поговорим с глазу на глаз, — проворчала целительница.
Миафан протянул ей наполненный до краев хрустальный бокал.
— Перестань, Мериэль, — с неудовольствием проговорил он, — не глупи! С тех пор, как мы получили твое сообщение, Элизеф постоянно мне помогала. Если ты не ошиблась, то ребенок Джеранта обладает талантом, который мы обязаны использовать, но здесь потребуется особый подход. Вряд ли нужно напоминать, что сейчас нам необходима беспрекословная преданность всего нашего рода. Среди этих гнусных смертных растет недовольство, а наша власть жестко ограничена Кодексом магов. Пока еще я контролирую голос гарнизона в Совете трех, но Риох скоро уйдет в отставку, а среди воинов нет подходящего преемника. Да и новый представитель Купеческой Гильдии, этот выскочка и головорез Ваннор, уже доставляет мне немало хлопот. — Миафан отхлебнул вина.
— На время беременности наши женщины теряют свои магические способности, поэтому рожают весьма неохотно, и в ближайшее время мы не ждем пополнения. Смертные многократно превосходят нас в численности. Не считая Эйлин, которая отказывается возвращаться, нас осталось только семеро: мы с тобой, Элизеф, Браггар, близнецы и Финбарр. Да и то, близнецы, похоже, так никогда и не войдут в полную силу, а Финбарр не вылезает из архивов — только не обижайся, Мериэль. Я знаю, он твой возлюбленный супруг, но мы не можем остаться без целительницы на время твоей беременности. И, конечно, не имеем права отказаться от Элизеф по той же причине. Ее занятия сейчас как раз в решающей стадии…
— В противном случае, я бы, конечно, охотно пошла на жертвы, — поспешно вставила Элизеф, и Мериэль проглотила саркастическое замечание. «Лгунья, — подумала она. — Все, что тебе нужно — это власть! Уж ты бы наверняка бросила все на свете, лишь бы осчастливить Миафана ребенком, стоит ему только попросить!»
Целительница снова повернулась к Верховному.
— И какое же отношение все это имеет к Ориэлле? — поинтересовалась она. — Надеюсь, ты не ожидаешь, что она устроит демографический взрыв в семействе магов? Девочке едва исполнилось четырнадцать!
На лице Миафана отразилось безграничное терпение:
— Моя дорогая Мериэль, — учтиво проговорил он. — Что за странное предположение! Конечно, я не жду ничего подобного — по крайней мере, не сейчас. Но надо смотреть вперед. Не всегда же ей будет четырнадцать. Но если ее дар, как ты говоришь, всесторонний, его нужно использовать на благо всего нашего рода, и сейчас я думаю о шаткости нашей позиции по отношению к смертным. Если среди них пройдет слушок, что у нас появилась женщина, чей дар, скажем так, многогранен, они дважды подумают, прежде чем решиться пойти против нас. В конце концов они уже научены горьким опытом с Джерантом.
— Но это же безнравственно, Миафан! — взорвалась Мериэль. — Кодекс строго-настрого запрещает использовать волшебство для приобретения власти над другими!
— Конечно, конечно, моя дорогая, — голос Миафана стал приторным и мелодичным. — Но если вчитаешься в текст повнимательнее, то там ничего не говорится о том, чтобы люди не верили в такую возможность. И если до смертных дойдут такие зловещие слухи, то мы тут ни при чем, не правда ли?