Миафан знал, что должен снова завоевать доверие Ориэллы — и ради этого ему придется поступиться своей гордостью. Дрожа от напряжения, он справился с собой и даже изобразил нечто похожее на раскаяние.
— Ориэлла, пожалуйста, прости меня. Я действительно сожалею — обо всем. Я вел себя ужасно, и я хочу искупить это. Прими мои глубочайшие извинения, Форрал. Мне давно уже пора привыкнуть, что Ориэлла так к тебе относится. — Он вздохнул. — Не могу сказать, что одобряю это — но я люблю свою воспитанницу и ценю твою службу. Если вы действительно все взвесили, я должен смириться. Будьте счастливы, столько, сколько сможете.
Он закончил, но Ориэлла по-прежнему недоверчиво смотрела на него и не опускала щита.
— Моя дорогая, прошу тебя, — Миафан даже пустил слезу. — Не будь такой жестокой. Я погорячился, но я скорее откажусь от всего, чем соглашусь потерять твое доброе расположение. Клянусь своей магией, я принимаю и уважаю твое решение.
— Благодарю тебя. Владыка. — Ответ был произнесен спокойно, но с заметным оттенком облегчения. Ориэлла расслабилась и наконец опустила свой щит. Однако если раньше она бросилась бы обнять его, то теперь осталась на месте, положив руку Форралу на плечо. Миафан скрипнул зубами, борясь с волной страстного желания, захлестнувшего его. Боги, когда он наконец возьмет ее, это унижение будет оплачено сторицей…
Ориэлла с Форралом были уже достаточно далеко, когда Верховный дал выход своему гневу взрывом такой силы, что башня содрогнулась до самого основания. Он прошел по дымящемуся ковру, пинками расшвыривая во все стороны обломки мебели, и нажал почерневшую панель. Часть стены со скрипом отъехала, открывая потайную нишу. Миафан запустил туда руку и достал золотой кубок. Усевшись на единственный уцелевший стул, он рассеянно поглядел на улицу и нежно погладил красивый металл, покрытый искусной чеканкой. Чаша была неглубокой, но широкой, с тонкой золотой ножкой и массивным основанием.
Она гудела от внутренней силы — силы такой древней и мощной, что даже воздух вокруг вибрировал. Миафан улыбнулся. Еще не все потеряно — в пещере, открытой Финбарром, он нашел этот бесценный предмет и тайно похитил его, прежде чем чашу могли обнаружить остальные. Впрочем, никто, кроме Верховного Мага, не знал, что это такое.
В темные годы, наступившие вслед за Катастрофой, большая часть истории и преданий древнего Волшебного Народа была утрачена. От сияющей Прошлой Эпохи остались лишь разрозненные красочные легенды, настолько искаженные временем, что правду невозможно было отличить от выдумок менестрелей и бабушкиных сказок. Однако теперь Миафан знал, что по крайней мере одна легенда не лжет
— та, в которой говорится о четырех могущественных магических Талисманах четырех Стихий — об Арфе Ветров, Жезле Земли, Пламенеющем Мече и Чаше Жизни. И хотя сейчас Чаша приняла форму золотого кубка, Миафан был уверен, что держит в руках ее воплощение, возможно, специально измененное, чтобы сокрыть Древний Талисман. У него не было никаких сомнений, что в кубке содержится сила Чаши и что со временем он научится повелевать ею.
Глаза Миафана горели. Дайте только срок — и горе тому, кто осмелился перечить Владыке! Ориэлле, Форралу, Ваннору — и Анвару, этому проклятому выродку, который посмел помешать ему, когда он был так близок к своей цели. Пусть радуются своей маленькой победе! Пусть Финбарр, как слепой крот, копается в архивах и, сам того не подозревая, снабжает своего Владыку знаниями, которых ему пока недостает, чтобы подчинить весь мир своей воле. Пусть Ориэлла жадно совокупляется с этим трижды проклятым похотливым солдафоном в счастливом неведении о судьбе, которую он, Миафан, ей уготовил…
Страх, подобно льдистому Клинку, кольнул сердце Миафана. Как повторяется история! Он подумал о Риа — такой сладкой, такой податливой — и вспомнил отвращение, которое испытал, когда услышал, что ему предстоит стать отцом чудовища-полукровки. А вдруг это произойдет снова — с Ориэллой? Мысль о том, что она может носить форралова ублюдка, поразила Миафана в самое сердце. Ну а если ребенок действительно родится чудовищем? Это будет ему только на руку, ибо такое создание вряд ли будет владеть магическими силами и вместе с тем послужит живым наказанием этой парочке за их вероломство.
Миафан сконцентрировался, кубок задрожал в его руках. Тщательно подбирая слова, он призвал на будущего ребенка Ориэллы великое несчастье. Он должен будет принять образ первого зверя, на которого взглянет Ориэлла после рождения младенца. Едва Миафан произнес проклятье, кубок на мгновение вспыхнул холодным светом, и раздался звук, напоминающий раскат далекого грома. Сердце Верховного Мага победно затрепетало. Стало быть, эта вещица действительно чего-то стоит! Конечно, надо будет еще разобраться, как управлять ею, но в конце концов она принесет ему власть над миром — и над Ориэллой. А потом впереди у него будут бесконечные столетия, чтобы заставить ее сполна заплатить за все.
Глава 12. КОНТРАБАНДИСТ
Праздник Солнцеворота был на носу, но Занна считала, что праздничного настроения в доме явно не хватает.
Конечно, во всем была виновата Сара. Праздник требовал тщательной подготовки, и Хебба, которая годами кормила семью Ваннора, безупречно рассчитала время и продумала все блюда до последнего кусочка. И, конечно, ничего удивительного, что решение Сары внести в меню некоторые изменения вызвало у кухарки смешанное чувство ужаса, гнева и растерянности. Хозяин дома отсутствовал. Кора недавно вышла замуж за богатого капитана и вместе с мужем переехала в порт Истхавена, и стало быть, расхлебывать эту кашу, как всегда, пришлось Занне.
Так как Хебба не могла доверить такое ответственное дело служанкам («Что? Послать туда этих вертихвосток, чтобы они проболтались там целый день?»), на рынок пришлось отправиться Занне и Дульсине, домоправительнице, которых обезумевшая кухарка снабдила длинным списком деликатесов. В общем-то, Занна была даже рада улизнуть из дома — двое служанок уже были в слезах. Конечно, нельзя винить бедную Хеббу, но просто возмутительно, что весь дом, и она сама в частности, должны прятаться по углам от разъяренной кухарки, а Сара, как обычно, благополучно избежит последствий своей безалаберности. Хотя Хебба и называла Сару за глаза «недотепой», ей совсем не хотелось ссориться с хозяйкой.
Как всегда перед праздником. Большой Пассаж был забит народом, и сначала Занна даже обрадовалась толкотне. Длинные торговые ряды ярко освещались бесконечными нитями разноцветных фонариков, воздух был полон пьянящих ароматов специй, сыров, вяленого мяса и сушеных фруктов. Зазывные возгласы лавочников, приветствия и пожелания счастья смешивались в один радостный, предпраздничный будоражаший гул.
Однако постепенно люди устали, стали раздраженными и недовольными. Толпа, казалось, сделалась еще больше, и в огромном здании стало невыносимо жарко и душно. Обвешанная покупками Занна взмокла и еле передвигала ноги. Ее больно толкали локтями, постоянно наступали на ноги, от бесконечного хождения гудела голова и отчаянно хотелось пить, а бесчисленные свертки и коробки то и дело цеплялись за прохожих. «Ну хватит, — решила девочка. — Это невыносимо. Если Саре еще что-нибудь нужно, пусть сама приезжает и, покупает». Девочка повернулась, чтобы так и заявить домоправительнице — и вдруг обнаружила, что Дульсина исчезла. «Должно быть, я потеряла ее в толпе,
— с ужасом подумала она. — Боги мои, как же теперь искать ее в этом столпотворении?»