— Только не этот! — рявкнул он, когда надсмотрщик расковал Анвара. — Я не хочу, чтобы он слишком долго здесь болтался. Отправь его на подъемник!
Как предстояло узнать Анвару, работа на подъемнике была самой тяжелой. Двадцать рабов одновременно налегали на толстые канаты, и чем выше становились стены, тем больше усилий требовалось, чтобы поднять циклопический блок на нужную высоту. Смерть пожинала здесь обильную жатву. Начав поднимать блок, останавливаться уже было нельзя, ибо утратив инерцию подъема, камень падал и мог треснуть, ударившись о землю, а доставить из карьеров новый стоило денег и времени. Так что если рабу не везло, и он оступался и падал, его неминуемо затаптывали идущие сзади, которые, в свою очередь, отчаянно пытались не поскользнуться босыми ногами в скользком кровавом месиве.
Кошмарные дни тянулись нескончаемо. Работа не прекращалась с рассвета до заката, а еда была отвратительной, да и той не хватало — жиденькая похлебка утром и она же вечером. Под палящим солнцем многих настигал солнечный удар, а плети надсмотрщиков безжалостно хлестали невольников, ни на секунду не позволяя им замедлить шаг. Над изможденными людьми тучами вились жалящие насекомые, а едва блок отрывался от земли, из-под него тут же выскакивали змеи и скорпионы, представлявшие смертельную угрозу для беспомощных босоногих рабов.
В первый же день бледная кожа Авара обгорела и покрылась волдырями. Ладони и плечи юноши были стерты в кровь грубыми канатами, босые ступни иссечены острыми осколками камней. На спине горели багровые рубцы, оставленные плетью, голова гудела от невыносимой жары, а язык распух. Но сквозь боль и ужас пробивалась единственная мысль: «Держись! Терпи!»
Спустился благословенный прохладный вечер, и новая команда рабов сменила выживших за день у подъемника. Работа продолжилась при свете факелов, а Анвара и остальных, составляющих дневную смену, загнали на площадку, огороженную высокими стенами. Воняло здесь, как в выгребной яме, и в воздухе вились полчища жужжащих мух. Проходя через ворота, каждый невольник получил по пригоршне какого-то отвратительного варева, а что касается питья, то через весь загон проходил длинный желоб, наполненный грязной речной водой. Пошатываясь, Анвар отошел в самый дальний угол и рухнул там, слишком измотанный, чтобы обращать внимание на боль в измученном теле. Он проспал, казалось, лишь мгновение, а потом был разбужен пинком, и начался новый день страданий.
Без сомнения, не будь Анвар истинным магом, он не протянул бы и двух дней в этом ужасном месте. Об искусстве целительства он не имел ни малейшего понятия, и к тому же Миафан похитил большую часть его дара, но, пока юноша спал, кровь Волшебного Народа каким-то образом исцеляла его, восстанавливая силы в достаточной степени, чтобы встретить очередной мучительный день. Однако для возмещения энергии, потраченной на этот процесс, требовались пища и вода, а вот их-то как раз и не хватало. Так что состояние юноши день ото дня ухудшалось, и это частичное восстановление сил лишь продлевало его страдания. Тем не менее надсмотрщики были поражены выносливостью Анвара и даже начали заключать между собой пари насчет того, сколько еще протянет этот таинственный северянин. Но Анвар ничего вокруг себя не замечал — его истощенный, угнетенный болью мозг был занят исключительно проблемой выживания', не позволяя себе такой роскоши, как размышление, и лишь где-то в глубине его упрямо тлела слабая искорка разума, поддерживаемая когда-то принятым решением не сдаваться во что бы то ни стало.
Ориэлла открыла глаза. Сквозь затейливые изгибы ажурных ставень лился серебристый лунный свет, и на бледной тонкой простыне играли причудливые тени. Девушка была в замешательстве — что-то разбудило ее, но что? На нее навалился тот странный неопределенный страх, от которого, словно в детстве, хочется спрятаться с головой под одеяло. Ориэлла твердо напомнила себе, что она все-таки воин, и затаив дыхание, сосредоточилась на своих ощущениях, пытаясь определить, что же именно не так.
Ага! Ну конечно! С тех пор, как она очутилась в этих землях, каждую ночь темноту наполняли звучные серенады ночных цикад, но сейчас за окном стояла пугающая тишина — Ориэлла слышала лишь свое дыхание, прерывистое и неглубокое. Она даже различала биение собственного сердца. Несмотря на духоту, на спине у нее выступил холодный пот. Что-то еще? Ей чего-то недостает. Шиа! Ориэлла ясно ощущала, что в комнате, кроме нее, никого нет. Шиа исчезла!
Неожиданно лунный свет, льющийся в комнату, померк — что-то поглощало его, впитывало, втягивало в себя. Черная волна беззвучно шевельнулась в углу
— Ориэлла чувствовала, как она поднимается, подкрадываясь — нет, беззвучно скользя, к ее постели. Неясная тень мелькнула на фоне окна, и кровь девушки превратилась в лед при виде ожившего видения, что неотвязно преследовало ее в самых ужасных ночных кошмарах. Нихилим! Миафан послал призраков Смерти!
Ориэлла пыталась пошевелиться, дотянуться до меча — но тщетно. Призрак приближался, раздался сверхъестественный низкий и жестокий хохот, который она так хорошо помнила. Волна леденящего ужаса захлестнула девушку. Заклинание! Заклинание Финбарра! Как же оно звучит? Но страх сковал ее мысли. Тварь нависла над ней, черная пасть выпустила длинные клочья темноты, чтобы поглотить ее, как уже поглотила Форрала. «Форрал! Форрал!»
— Ради всего святого, госпожа, проснись!
Ориэлла заморгала, и в глазах у нее прояснилось. Она сидела на кровати, в комнате, залитой теплым светом ламп. Вместо пугающей тени зла перед ней стоял Харин с посеревшим лицом, и тряс ее за плечи. Ориэлла почувствовала, что горло саднит от крика. Шиа была рядом — ее морда представляла из себя демоническую маску ужаса и ярости, а прищуренные желтые глаза уставились на что-то, чего не было в комнате. Не было в комнате! Когда видение померкло, огромная кошка тут же расслабилась и в изумлении встряхнула головой. Но уши ее все еще были прижаты к черепу, а кончик хвоста беспокойно подергивался. Ориэлла не могла унять дрожь, сраженная таким живым напоминанием о страшной гибели Форрала. Ее душевная рана едва начала заживать, и вновь ее разбередило это ужасное видение. Не в силах справиться с собой, девушка рухнула на кровать и зашлась в истерических рыданиях.
Выругавшись, Харин отправил слугу за лекарем и снова оказался рядом, неловко похлопывая рыдающую девушку по плечу.
— Тише, тише, — беспомощно успокаивал он. — Это всего лишь сон. Дурной сон. Лихорадка. Я тут — твой демон тут. Тебе ничего не грозит, даю слово.
Наконец пришел лекарь. Ориэлла смутно помнила этого сгорбленного морщинистого старика, который зашивал ей разорванные мускулы на ноге, и все время трясся под угрожающим взглядом Шиа, возмущенной тем, что это хлипкое создание причиняет подруге такую боль. Теперь, несмотря на свой комичный ночной халат, он был весьма серьезен, суетлив и озабочен. У лекаря был такой нелепый вид, что Ориэлла не удержалась от смеха, но вместе с тем и рыдать не перестала, так что смех и слезы смешались, и девушка начала задыхаться. Вырвавшись из рук Харина, она отвернулась и схватилась за свой раненый бок, покрытый бинтами. Волшебница беспомощно вздрагивала, по ее лицу бежали слезы.
Ориэлла слышала, как лекарь досадливо прищелкнул языком, и у ее губ оказалась чаша с каким-то холодно-обжигающим настоем. Она закашлялась, начала отплевываться и тут же скривилась от режущей боли в боку.
— Дышите поглубже, госпожа, пожалуйста, — терпеливо бормотал лекарь. — Он разговаривал с ней так, словно она была маленьким ребенком. Наконец мысленный голос Шиа, ровный и успокаивающий, сказал:
— Хватит, дорогая! Я не хочу остаться одна. Сверхчеловеческим усилием воли Ориэлла овладела собой и даже проглотила остатки напитка. Хотя ее все еще продолжало трясти, плотный узел, стискивающий внутренности, слегка размяк, и она смогла расслабиться. Девушка откинулась на подушки и утерла глаза.