— Неужели все люди Конесо — предатели и готовы отдать своих братьев в испанское рабство?
— Не знаю, господин, все или не все, но этим они хотят купить свою собственную свободу. Каждый дрожит за свою шкуру…
Это были горькие слова, слова жалкие и позорные. Я ощутил полную растерянность. Ведь араваков нельзя назвать ни трусами, ни мерзавцами. Сердцам их чуждо предательство, им можно доверять. В этом я убеждался на каждом шагу. И если среди них оказались люди, способные на такую подлость, чтобы за счет несчастья своих ближних обеспечить свой собственный покой, то, безусловно, вина за это полностью ложилась на растленных старейшин племени. Безвольный и слабодушный Конесо, преступный безумец Карапана, брат Манаури. Пирокай — такие люди скверно влияли на свое окружение. «И такие люди не зря опасались нашего прибытия в селение, нет, не зря!» — размышлял я с чувством растущего гнева.
В хижину ко мне вошли Арнак и Вагура. По их молчанию я понял: слова Арипая — правда, люди Конесо готовят измену.
— Ведь через год испанцы снова вернутся сюда, — возмущался я, — и тогда заберут их самих!
Арипай пожал плечами.
— Что делать, господин?
— А как ты думаешь, Арипай, если наш род выступит против испанцев, что будет?
У индейца вспыхнули глаза.
— Ты победишь, господин! Белый Ягуар непобедим!
— Не о том речь! — пояснил я. — Что будет: люди, которых Конесо решил отдать испанцам в рабство, возьмутся за оружие и окажут сопротивление врагам?
— Окажут, господин! Окажут, — горячо заверил меня Арипай.
— А вы? — обратился я к юным своим друзьям. — Что думаете об этом вы?
— Если у них не отберут прежде оружия, а мы начнем, то и они, наверное, не останутся в стороне, — осторожно ответил Арнак.
— Да, если у них не отберут оружия! — повторил вслед за ним Вагура.
— А такая опасность есть? — спросил я. — Что слышно от Манаури? Гонец от него еще не прибыл?
— Только что явился. Его едва выпустили из Серимы, он еле вырвался. Все, что говорит Арипай, подтверждается. Надо действовать, Ян, без промедления!
— Как там варраулы?
— Они получили оружие и сидят в пустой хижине, ждут твоего приказа.
— Пусть и дальше сидят тихо! А наши воины готовы?
— В полной боевой готовности.
Мы вышли из хижины. Перед ней собрались все. Лица суровы, в глазах бесстрашие, губы стиснуты, вид решительный и воинственный. Отряд, с ног до головы вооруженный не только мушкетами, пистолетами и ножами, но и луками, палицами и копьями, — настоящий военный отряд — выглядел довольно представительно, внушал почтение и уважение. При виде его на лице у меня появилось, вероятно, довольное выражение, ибо и воины, заметив мое появление, разразились приветственными кликами. Но, бог мой, сколько всего воинов?! Жалкая горстка!
— Здесь все? — спросил я Арнака.
— Все, — ответил юноша и, угадав мое беспокойство, пояснил: — Еще пятеро наших — негры — на шхуне…
Жаль, что я отослал их всех. Там хватило бы и двух.
— Может быть, их вернуть?
— А кого за ними послать?
— Арасибо.
— Нет, Арасибо нужен здесь, он хорошо владеет огнестрельным оружием…
— Тогда Арипая?
— Хорошо, пошли Арипая! Пусть Мигуэль и еще двое с ним вернутся сюда!
— Манаури в Сериме, — продолжал считать Арнак, — один воин сторожит лодку с провизией в устье Итамаки. Двое наших сразу после прибытия в Сериму перешли на сторону Конесо. Поначалу нас было двадцать один, без тебя. Вычесть девять, остается двенадцать. Здесь десять. Вагура одиннадцатый, я двенадцатый…
Двенадцать. Черт возьми, маловато! Со мной тринадцать, а задача перед нами трудная! Испанцев, злобных и решительных, двенадцать, да еще под их началом пятьдесят воинов-индейцев. К тому же лагерь наш разрознен, племя охвачено ссорами, брат готов вцепиться в горло брату — как же с такой горсткой людей противостоять грозному противнику?
При безутешных этих мыслях во мне поднимался гнев против шамана и верховного вождя. Жалкие глупцы объявили мне войну, подбрасывают ядовитых змей, довели меня до тяжкой болезни, а проблемы жизни и смерти племени, важнейшие проблемы предали забвению. Где-то там, на юге, зрела опасность нашествия акавоев, и вот появления испанцев оказалось достаточно, чтобы с полной очевидностью выявить всю досадную слабость нашей обороны.
— Арнак, — обратился я к юноше, — сколько у нас в запасе огнестрельного оружия?
— Почти тридцать ружей и двадцать пистолетов.
— Если нам удастся уцелеть в этой истории с испанцами, — а это вилами на воде писано, — надо будет срочно обучить еще группу воинов.
— В нашем роду нет больше мужчин.
— Зато у нас есть друзья в Сериме. Пригласим их к нам в род, не считаясь с Конесо. А теперь пойдем к ним и посмотрим, так ли уж страшен черт, как его малюют…
Прежде чем отправиться в путь, я искупался в реке, тщательно побрился и велел подстричь себе волосы, а затем облачился в начищенный Ласаной капитанский мундир. Теперь я уже не клял ни грубое сукно, ни тяжелые башмаки: приходилось терпеть ради достойной случая представительности. Выглядел я, кажется, и впрямь богато; во всяком случае, так говорили, прищелкивая языками, мои друзья, а у Ласаны глаза увлажнились от восторга.