И вот изо дня в день отряды охотников отправлялись в лес и на реку, а по возвращении добыча их переходила в руки к женщинам для дальнейшей обработки, сами же охотники шли обучаться военному делу. Араваки, недурные земледельцы, по натуре не отличались воинственностью, и приходилось их подтягивать. То, чего им не хватало, они восполняли за счет усердия. Последние события с испанцами стали для них своевременным предостережением и послужили такой встряской, что каждый теперь стремился стать и лучшим стрелком из мушкета, и первым лучником, и ловким метателем копья, обрести силу и гибкость ягуара. Военному искусству их обучали люди из нашего рода, снискавшие себе, понятно, славу знатоков и непобедимых воинов. Особенно заняты были Арнак и Вагура, трудившиеся с рассвета до темна, им некогда было передохнуть, и они были счастливы.
Что касается меня, то, осуществляя общий контроль над всеми, я создал себе отряд из двух десятков разведчиков, в который отобрал лучших воинов из каждого рода. Их я посвятил в разные, известные мне еще по Вирджинии способы обнаруживать и преследовать врага в лесу, раскрывать его замыслы, оставаясь при этом незамеченным.
Однако при всем этом над ними довлела одна беда, одно мерзкое зло, тягостное и путавшее им все карты: их темные суеверия. Столько всяких духов, призраков и демонов бродило якобы по лесам и оставляло за собой столько невероятных следов и знаков, что в этой путанице порой трудно было распознать подлинные следы реального врага из плоти и крови. Поэтому главная моя задача состояла в том, чтобы научить их отличать следы врагов реальных от вымышленных.
Дни тем временем шли, а вести, доходившие до нас из Серимы, ничего особенного не содержали: никаких сведений о каком-либо несчастье. Люди есть люди, и пошли разговоры о ложной тревоге и ненужном переезде на озеро Потаро. Друзья мои убеждали сомневающихся, что так или иначе, но лучше жить подальше от Карапаны и Конесо, тем более что Кумака благодаря своему положению на полуострове занимает неуязвимую позицию в смысле обороны.
Перешептывания, правда, вскоре прекратились, и вот тогда-то — недели две спустя после нашего прибытия на новое место — как гром с ясного неба разнеслась весть о поражении нескольких детей в Сериме какой-то таинственной болезнью. Дошедшие до нас на следующий день подробности, к несчастью, подтвердили, что это корь, что заболело еще несколько детей, а вместе с ними и взрослых. Это известие вызвало вполне понятное уныние, а когда несколько дней спустя стало известно о первом случае смерти, всех охватила глухая тревога: что же будет дальше? Я распорядился усилить дозоры, напомнил о запрете приближаться к Сериме, и люди старательно все выполняли. Вести из несчастного селения теперь приходили все реже, но с каждым разом все горше и горше. Смерть находила там все новые жертвы, особенно среди малолетних детей. Не доставлял мне утешения и тот горький факт, что оправдались мои напрасные предостережения, а люди теперь стали относиться ко мне с еще большим уважением, чем когда-либо прежде. Горести Серимы особенно близко к сердцу принимал Арипай. Обычно спокойный и добродушно уравновешенный, он выглядел теперь так, словно его сжигал какой-то болезненный пламень и он был болен сам. Глаза его испуганно бегали. Жена его и дети жили в Кумаке в полной безопасности, им ничто не угрожало, и поведение индейца казалось тем более странным.
— Что с тобой, Арипай? — спросил я, встретив его на берегу озера. — Ты плохо выглядишь, брат. Чем я могу тебе помочь?
Он как-то жалко и саркастически усмехнулся — мол, помочь ему невозможно.
— Ты думаешь, я не смогу быть тебе полезен?
— Нет, Белый Ягуар.
— Что все-таки с тобой? Глаза у тебя ввалились.
— Болит не тело — душа.
Он наклонился ко мне, губы его тряслись как в лихорадке.
— Тебе, Белый Ягуар, могу открыть, что со мной, но больше никому об этом не говори: у меня болит душа, в ней сидит Канаима и отравляет мою кровь. Страшный Канаима не дает мне спать, требует крови…
Говоря это, он задыхался, словно ему не хватало воздуха, в глазах застыла боль и таилось что-то похожее да помешательство.
— Ты болтаешь вздор, Арипай, вздор!
— Болтаю, но ум у меня еще есть, хотя душа больная. Канаима.
Наступила минута молчания. Я был озадачен. Мне хотелось обратить слова его в шутку, но как-то не получилось.
Направляя разговор в другое русло, я нарушил молчание:
— Мне говорили, ты, кажется, часто ходишь в лес в сторону Серимы…
Он испугался.
— За мной следили? Да, это правда, меня зовет туда Канаима.
— Именно в Сериму? Не делай этого! Поберегись! А то принесешь еще к нам заразу.
— Я должен туда ходить. Люди гибнут из-за одного злодея, я не могу этого терпеть. Горе нам! Канаима…
— Слушай, Арипай, плюнь ты на этого Канаиму и, вместо того чтобы попусту бродить по лесу, приходи лучше почаще к нам в хижину.