Оба раза македоняне позволили персам пройти через их территорию без боя. Они даже продавали персам лошадей для кавалерии и древесину для кораблей. Фиванцы так никогда и не забыли этого.
- Но это было более века назад, - сказал я.
- Да, тогда македонцы были всего лишь простыми пастухами, - проговорил Аристотель. - И они не могли сопротивляться могучей персидской армии. В отличие от афинян они даже не считали себя греками.
- Жители Афин до сих пор называют македонцев варварами, - напомнил я.
Аристотель кивнул, выражая согласие:
- По сей день. Потерпев второе поражение, персы решили, что наши забияки, которые живут столь далеко на границе Персидского царства, не стоят того, чтобы тратить на них силы и время, и незачем покорять их. Но Царь Царей решил сохранить за собой богатые города на побережье, хотя населяли их такие же греки, как и те, что жили в Афинах, Спарте и Фивах. И с тех пор, - продолжил Аристотель, - персы постоянно вмешивались в греческую политику. Сначала они поддерживали Спарту против Афин. Потом Афины против Коринфа. Персидское золото не давало городам объединяться. Так Царь Царей сохраняет нашу слабость, чтобы греки не могли угрожать его империи.
- Но Филипп хочет другого...
Аристотель улыбнулся, как мне подумалось, не без горечи:
- Ни один человек не властен над собой, Орион, даже царь.
_Кто знал это лучше меня?_
- Филипп взошел на престол, когда в Македонии царил хаос. Окружавшие нас хищные псы-соседи рвали государство на части. Буквально все, кто хотел, с севера, запада и востока вторгались в страну, захватывая все, что удавалось. Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Повсюду полыхали пожары и царила разнузданная жестокость. Все было против нас.
Но Филиппа не избрали царем. Чтобы спасти страну, ему пришлось лишить трона собственного брата. Он объединил Македонию и отбросил захватчиков, а потом увеличил свое царство, покорив тех, кто нападал на нас. Филипп превратил фракийцев, иллирийцев, молоссян и многие другие воинственные племена в союзников или просто подчинил их Македонии. Подвластные ему земли простерлись до Адриатического моря, где дикари убивают друг друга просто развлечения ради. Царь распространил свое влияние в Греции до пределов Фив и Коринфа, которые и сейчас противостоят ему. А последние несколько лет провел в войне - необъявленной, но настоящей - против Афин.
- Но зачем ему это нужно?
- Афиняне по-прежнему считают себя самыми сильными среди греков. Улыбка Аристотеля сделалась многозначительной. - И мешают всякой другой силе возвыситься настолько, чтобы бросить им вызов. Пользуясь персидским золотом, Афины стремятся ограничить власть Филиппа.
- Чтобы удержать свое главенство среди греческих городов?
Аристотель кивнул.
- Со своей стороны Филипп полагает, что должен покорить Афины, иначе этот город уничтожит Македонию.
- Это правда?
- Да, в понимании Филиппа и Демосфена.
- А для тебя?
- Я угадываю за всем этим руку великого царя. Подобно его предкам, новый Дарий страшится объединения Греции. Всех греков может объединить только Филипп, поэтому молодой Царь Царей подталкивает Афины и все остальные города к союзу против Македонии. Он видит в Филиппе угрозу Персидскому царству.
- Я слышал, люди поговаривают, что города побережья следует отобрать у Персии, но всегда считал эти речи пустыми.
Аристотель сразу сделался весьма серьезным.
- Орион, Македонии суждено объединить греков и покорить персов. И если мы не сделаем этого, Греция навсегда останется разрозненной, страдающей от раздоров, как варварские балканские племена.
Должно быть, я невольно открыл рот. Тщедушный философ, подслеповатый знаток муравьев и моральных норм одобрял выступление Филиппа против величайшего государства мира.
- А теперь мы дошли до причины всех войн, - проговорил Аристотель. Она столь же естественна, как поведение льва, преследующего оленя. Убивай сам - или убьют тебя. Мир будет устроен либо так, как хотим мы, либо так, как хотят они. Или мы уничтожим персов, или они уничтожат нас.
- Но ведь персы пытались покорить Афины целых полтора столетия назад? Я недоумевал. - И не сумели этого сделать.
- Не сумели, - согласился Аристотель. - Ну, что значит полтора века для человечества? И даже тысяча лет? Я говорю об истории, Орион, о приливах и отливах человеческих свершений, которые занимают тысячи лет. Персы могут позволить себе проявлять терпение; колоссальная и беспредельно богатая держава неторопливо, по зернышку, перетирает нас. Персы заплатили Спарте, чтобы та победила Афины, а когда спартанцы сделались слишком могущественными, озолотили Фивы, чтобы те победили лакедемонян.
- А теперь подстрекают Афины и Фивы к войне против нас, - сказал я.
- Именно. Каждый год понемногу подтачивает наши силы, каждое новое поколение становится слабее прежнего. Когда-нибудь греки ослабеют настолько, что персы завоюют, поглотят нашу страну.
- Если мы не покорим сперва их державу сейчас.
- Совершенно верно, - отвечал Аристотель. - Греки и персы не могут мирно соседствовать. Кто-то должен победить: или мы, или они. Третьего не дано.
- Ты в этом уверен?
Аристотель торжественно наклонил голову:
- Именно для этого я и воспитывал Александра... чтобы он покорил мир.
_Чтобы он покорил мир?_
Быть может, Аристотель и дал царевичу воспитание, достойное завоевателя Персидского царства, что в глазах ученого было равнозначно покорению мира, но Александр может победить персов лишь силами объединенной Греции, и только Филипп способен собрать все греческие государства под рукой Македонии. И при этом Олимпиада преднамеренно стремится восстановить Александра против отца.
- Почему, - спросил я у царицы, когда она в очередной раз призвала меня на свое ложе, - почему ты все время стараешься заставить Александра возненавидеть Филиппа?