— А теперь, — продолжала Исида, — я хочу, чтобы все, что находится в этой комнате, за исключением кресла и стола у окна и вещей, которые я положу на каминную полку, перенесли в общую залу. Начиная с этого дивана, — и она указала на того. — Вам придется нести его вчетвером, потому что он массивный и очень тяжелый. Не торопитесь, и если вы обнаружите, что вам нужна дополнительная помощь, убедитесь, что вы ее получите. Я не хочу, чтобы вы пострадали, вы значите больше, чем любой предмет мебели.
Взяв несколько предметов, она повернулась и направилась к каминной полке.
Исида не видела шокированных лиц учеников, но их видел Вали. Он знал, что этими простыми словами заботы его мать заручилась преданностью этих четверых и даже не имела в виду слишком многого.
— Да, леди, — быстро ответили они и тут же принялись выполнять ее просьбу.
* * *
Орион не спеша изучал лежащие перед ним бланки заказов. Они были написаны от руки мастером Каспаром и содержали подробные указания на то, что должно быть сделано для замка Ригель, возможно, даже слишком подробные. На каждом счете стояло по две подписи. Мастера Каспара и мастера Барда, а также то, что мастер Бард получил взамен.
— Как видите, милорд, все так, как я сказал. Была заказана добротная качественная мебель.
— Но, она не была получена, — заявил Орион, откинувшись на спинку кресла.
— Если это так, то до сегодняшнего дня я об этом не знал.
— До сегодняшнего дня? — рявкнул Орион на Каспара.
— Мой лорд, хотя я понимаю, что вы принимаете сторону своей леди в глазах своих новобранцев, но нет необходимости делать это передо мной.
— Ты полагаешь, что я сказал бы неправду… стоя перед моими самцами, потому что моя леди присутствовала? — голос Ориона приобретал рык с каждым словом.
— Только чтобы не расстраивать вашу самку, я знаю, она считает, что права.
— Разве ты не слышал моих слов о том, кто был манно леди? — Орион подчеркнул титул Исиды.
— Конечно, милорд, но вряд ли мастер Геб стал бы ее чему-то учить, — по тону Каспара было ясно, что сама эта мысль кажется ему смешной.
— Значит, ты сомневаешься в моих словах? — тон Ориона стал убийственным.
Взгляд Каспара скользнул по лицу его лорда, и наконец поняв, что тот не просто поддерживал свою женщину. Он действительно поверил насчет мебели больше ей. Ей, женщине, а не ему, распорядителю и управляющему его замка.
— Я, мой лорд, никогда бы этого не сделал…
— Но ты только что сделал это, мастер Каспар! Я говорю, что мебель хуже, чем та, в которой говорится в этих счетах! Почему?
— Я… мой лорд, я не знаю!
— Я хочу, чтобы мне принесли все хозяйственные отчеты по замку! Все до единого! Ты понимаешь, Каспар?
— Я… да, мой лорд, мне понадобится немного времени, чтобы собрать их.
— У тебя есть три часа, мастер Каспар, а потом я хочу, чтобы ты вернулся сюда.
— Да, мой лорд.
— Пока ты это делаешь, я разберусь с мебелью вместе с мастером Бардом.
Каспар побледнел от слов своего лорда.
— Я… да, мой лорд… три часа.
Повернувшись, Каспар быстро вышел из помещения, а его мысли лихорадочно метались. Если Орион заговорит с Бардом, он сразу обнаружит обман Каспара. Что же ему теперь делать? Завернув за угол, он врезался в Яго.
— Эй! — проворчал Яго, отталкивая в сторону Каспара. — Смотри, куда идешь! — Яго никогда не любил Каспара, даже до того, как он стал управляющим замка Ригель. Хотя они были ровесниками, Каспар на несколько лет опередил Яго в обучении из-за проблем Яго на Люде, и Каспар никогда не давал ему забыть об этом. Не то чтобы Каспар знал причину, никто не знал, кроме лорда Ориона, и он держал это при себе. Это было то, за что Яго был благодарен, но теперь, из-за того, что случилось на Торниане, все знали, и с ним обращались по-другому. Вот почему он шел поговорить со своим лордом.
— Это ты смотри, куда идешь! Ты, пьяница! — Каспар плюнул в него, сказав Яго, что слух о его позорном прошлом распространился по Бетельгейзе.
Оттолкнув Яго, Каспар продолжил свой путь.
* * *
Орион собирал счета, оставленные Каспаром, и уже собирался уходить, когда раздался стук в дверь.
— Войдите! — скомандовал он и удивился, увидев входящего Яго.
— Мой господин, — руки Яго скрестились на груди, когда он поклонился мужчине, вернувшему ему честь.