Шли дни за днями, а я все шагал в одиночестве, не встречая ни людей, ни рептилий Сетха. В те времена население не отличалось плотностью; наверное, в раннем неолите на Земле жило меньше миллиона человек. Первый демографический взрыв произошел после того, как люди перешли к оседлому земледелию. Я неустанно задавал вопрос, сколько своих сородичей Сетх ухитрился вывезти с Шайтана? Сотни? Тысячи?
Мне было известно, что он доставил сюда динозавров из мезозойской эры: встреченные мною ранее ящеры и боевые драконы являлись зауроподами и карнозаврами из мелового периода.
Впрочем, леса Рая вовсе не пустовали. Животные встречались чуть ли не на каждом шагу – от крохотных хлопотливых мышей до громогласно рыкавших львов. При помощи одних лишь палок и камней я вскоре изготовил себе вполне сносное копье и ручное рубило. На второй день у меня уже была непросохшая шкура оленя для изготовления набедренной повязки, а к исходу недели мой гардероб пополнился импровизированным жилетом и поножами, перевязанными бычьими жилами.
Конечно, я чувствовал полнейшее одиночество, но оно было мне не в тягость. Одиночество дало мне передышку, я отдыхал, предчувствуя, что впереди меня ожидает масса тревог и опасностей. Связаться с творцами я не пытался, памятуя, что мысленный сигнал послужил бы для Сетха путеводным лучом, который указал бы ему, где я нахожусь. Я же хотел как можно дольше продержать его в неведении, пока не пробил час.
Он знал, что я здесь. День за днем я видел паривших в голубизне небес птерозавров. Пока я не выйду из леса, им меня не разглядеть – лиственный кров леса прекрасно скрывает меня от их внимательных глаз.
Я часто ломал голову, где сейчас творцы, знают ли, что я затеваю. Или в этой точке пространственно-временного континуума они разбегаются по всей галактике, все еще удирая после капитуляции Ани?
Думал я и об Ане – о том, как она предала меня на одном отрезке времени, но клялась в любви на другом. Следит ли она за мной или убегает, спасая собственную жизнь? Узнать этого я никак не мог и, правду сказать, ничуть не огорчался. Все как-нибудь разрешится после, когда я разберусь с Сетхом. Если выживу, если сумею его уничтожить раз и навсегда, то смогу предстать перед Аней и остальными творцами. А до той поры мне придется полагаться лишь на себя; иного я и не желал.
Как я ни старался, мне не удавалось понять, каким образом творцы в одной эре убегают, спасая собственную жизнь, а в другой мирно живут в своем городе-мавзолее. И каким образом Сетх оказался в каменном веке живым, раз его родная планета полностью уничтожена?
"Да и как тебе понять?! – вновь зазвучал в моей памяти насмешливый голос Золотого. – Я не вкладывал в тебя дар подобного понимания. Даже не пытайся, Орион. Ты создан, чтобы служить моим охотником, моим воителем, а не философствовать о пространственно-временном континууме".
Я ограничен. Ущербен изначально. И все-таки я изо всех сил тянулся к пониманию. Мне вспомнилось, как Золотой говорил, что пространственно-временной континуум полон течений и круговоротов, непрерывно менявших направление и даже поддававшихся воздействию.
Я устремил взгляд на речушку, вдоль которой брел уже не первую неделю. Она уже разрослась до размеров приличной реки, плавно и тихо неся свои воды к Нилу. Для меня время подобно реке – прошлое у истока, будущее вниз по течению, – реке, которая течет в одном направлении, чтобы причина не опережала следствие.
Но от творцов я узнал, что время на самом деле подобно океану, который соединяет все точки пространственно-временного континуума. По этому бескрайнему океану можно плыть в любом направлении, подчиняясь его собственным течениям и приливам. Причина отнюдь не обязательно предшествует следствию, хотя зависевшее от времени существо вроде меня, воспринимающее время линейно, всегда видит причину первой.
Ночь за ночью я вглядывался в небо. Шеол по-прежнему был на месте, но выглядел тусклым и блеклым, не считая одной ночи, когда он вдруг засиял так ярко, что на Землю легли четкие тени. На следующий день он все еще был различим до самого полудня. Затем снова угас.
Сопутствовавшая Солнцу звезда все еще взрывалась, сбрасывая в космическое пространство целые слои плазмы. Она будет обнажаться слой за слоем, как луковица, пока не останется одно лишь центральное ядро – слишком холодное, чтобы там протекали термоядерные реакции, необходимые для горения звезды. Творцы все еще занимались его уничтожением, укрывшись в безопасности отдаленного будущего.
Меня окружали знакомые места. Я здесь уже бывал прежде. Почти до полудня я шел вдоль берега реки, по пути узнав крепкую березу, склонившуюся над спокойной гладью воды. Дальше я отметил валун, до половины скрытый высокими стеблями травы и кустами ягодника. Перед валуном на земле зияла черная круглая проплешина кострища. Мы с Аней останавливались здесь.
Выпрямившись во весь рост, я ощутил дыхание ветра, вдохнул аромат цветов и сосен. Нежно-голубой бархат неба прочеркнула прозрачная серая полоска, вытянувшаяся по ветру. Моих ноздрей коснулся слабый, почти неразличимый запах дыма. До знакомой деревни осталось не больше двух дней пути.
Свернув от реки, я направился в сторону деревни Крааля и Ривы – людей, которые меня предали.
Обычно я охотился на вечерней заре, когда животные приходили к реке на водопой. Хотя к закату река осталась далеко позади, я отыскал небольшое озерцо и затаился в кустах орешника, дожидаясь, когда появится животное, которое я добуду себе на ужин. Ветер дул мне в лицо, так что даже самая чуткая лань не могла бы уловить мой запах. Храня полнейшую неподвижность, укрывшись за ветвями, я выжидал.
Над моей головой пели сотни птиц, провожая заходившее солнце, когда первые звери осторожно приблизились к воде. Сначала показались несколько белок, тревожно подергивавших хвостами. Затем к ним присоединились мелкие пушистые зверьки – то ли бурундуки, то ли похожие на них создания.
Затем появились олени, грациозно выступив из тени под деревьями, чутко впивая воздух ноздрями и вглядываясь в лиловый сумрак большими влажными глазами. Я сжал копье покрепче, но не двинулся с места – не из симпатии к ним, а потому, что они остановились по другую сторону озерца. С такого расстояния быстроногих животных мне не убить.
Тут позади меня послышалось ворчливое хрюканье, чуть ли не рычание. Оглянувшись через плечо, я увидел, как задрожали ветви кустов, затем оттуда показался огромный бурый кабан. Клыки его вполне сошли бы за кинжалы. Выразив свое равнодушие ко мне угрюмым хрюканьем, кабан проковылял мимо и направился по песку к воде.
Людей он не боялся – должно быть, еще не встречался с ними. И больше не встретится.
Нагнув голову, кабан принялся шумно, с хлюпаньем пить воду. Одним плавным движением я встал во весь рост, подняв копье над головой, и обеими руками вогнал его кабану в спину как раз под лопаткой. Закаленное обжигом деревянное острие пробила крепкую шкуру, скользнув сквозь легкое к сердцу.
Кабан рухнул, не издав ни звука. Напуганные моим появлением олени по ту сторону озерца отскочили на пару футов, но вскоре вернулись к воде.
Мысленно поздравив себя с легкой добычей, я приступил к неприятному занятию – начал свежевать тушу своими каменными орудиями.
Но обрадовался я слишком рано.
Первыми опасность заметили олени. Вскинув головы, они тотчас же умчались в лес. Я не обратил на это внимания, склонившись над своей добычей и энергично разделывая ее в предвкушении свиного жаркого.
Затем сзади послышался тяжелый, раскатистый рык, издать который способны были лишь могучие легкие крупного хищника. Медленно развернувшись, я увидел украшенного косматой гривой саблезубого тигра, взиравшего на меня лучистыми золотыми глазами. Из уголка пасти, в которой сверкали два ятагана клыков, сбегала струйка слюны.