В апартаментах, Хряпу отведённых было тесновато, но кровать настоящая с матрацем и одеялом наличествовала. Прикроватный столик был. А это, безусловно, важно, иначе, какое же обустройство быта, пусть и на две недели? Опять же имелось оконце пусть и крохотное - первое дело в борьбе с ночной духотой. Что до комаров, то орки их отродясь не боялись. Не нападали на них кровососы ни комары, ни вампиры, по каким-то не ведомым даже шаманам причинам. Орк благостно улыбнулся, когда увидел в изголовье кровати настоящую подушку; привык к ним за последнее время и постепенно стал забываться лишённый комфорта тусуйский быт. «Пожалуй, ежели офицерская карьера вдруг засбоит, припруся в Шергодон и вытребую себе место библиотекаря, - посетила юношеский неокрепший разум не лишённая рациональности мысль. - И то, хата тут для меня уже есть, и вообще...» Хряп с удовольствием великим приложился к узкогорлому кувшину, вознёс горячую молитву Дюп-Дюпу и Гомсею (в основном Дюп-Дюпу), чтобы всякие разные разбудили орка хотя бы в полшестого, а не (страшно вымолвить) в четыре утра, как обычно. И для скорейшего дохождения молитвы глотнул ещё разок. Может, какие иные боги от подобного Хряпова усердия и покривились бы, но уж точно не братья-близнецы. Он это знал доподлинно и потому завалился на постель с сердцем умиротворённым. Однако провалялся недолго, коварно влезшая под толстую шкуру проклятая цивилизованность заставила подняться и стащить с нижних лап солдатские сапоги с обрезанными носами. Нарушение строгого армейского устава оправдывалось тем, что кривые и тупые оркские когти никак не желали помещаться в правильную обувку. Неспроста ведь именно они, орки, изобрели сандалии. Кажется это единственная вещь, которую они действительно изобрели, а не спёрли идею, следуя своей безобидной привычке. Теперь весь мир носит с удовольствием и хоть бы одна сволочь «спасибо» сказала.
- Итак, - за неимением других собеседников обратился к потолку Хряп, - чем попробует изумить нас, сей рекомендованный колдуном писатель? Как бишь его?.. А... Август Штехопо...ньски...й. О, суровые боги, что за погоняла у этих людей?!
Орк раскрыл книгу, начал читать (правда, сначала посмотрел картинки и заглянул на последнюю страницу) и увлёкся.
Что ж хороший был день, приятный вечер, спокойная ночь; не это ли делает земное существование хотя бы терпимым? Несколько по-иному завершились эти сутки у опытнейшего седоусого сержанта, мечтающего об отставке и приличном пенсионном содержании. Что и говорить - домой он летел, словно обретший орлиные крылья. И то, как не возликовать? Нет более долгов! Ни единого! Со дня завтрашнего, конечно, но это уже несущественная мелочь. К тому же пенсион в пятьдесят монет серебром едва ли в пять лет получишь! То-то супруга будет рада и счастлива!
Дурак ты сержант, прости господи! Ты на ком женат? И сколь лет? Ну ладно, в период жениховства ум твой в процессе избрания супржницы никакого участия не принимал. Это не у одного тебя так, иначе б род человечий пресёкся. Но прожив три с лишком десятка годов с любимой пиявицей должен же ты был изучить её милые закидоны... Ну, хотя бы частично... А и балбесы мы с вами, мужики, в делах этих, беспросветные и почти неисправимые! Самые же большие дурни - те, кто в вопросах семейных себя непревзойдёнными умниками почитают. Вот, как наш сержант, к примеру. Гнобила его баба гнобила по поводу и без. Угождал он ей, угождал, понятно, без толку. Бунтовать, бунтовал. В ответ жена такую смуту начинала - хоть эскадрон кирасир вызывай для подавления. Бить пробовал, потом совестью мучился; благоверная очки набирала и при первой возможности с удовольствием отыгрывалась. Благо, сержант безгрешным не был: то к семейному очагу придёт в час неурочный, по пути заглянув в «весёлый» дом - безусловно, повод для праведного раздражения. А вот опять же грех, ежели по делу хмельному с городскими жандармами языком сцепился. Слово за слово, мордой - по столу. Супруге, благоверного из кутузки вызволять, а потом, в разговоре приватном, обоснованные претензии высказывать. Ну да бог со всем этим... Пришёл сержант домой!.. С выражением таинственном на своём простоватом лице, и плохо скрываемым ликованием в сердце, он бросил развязанный кошель на середину стола: смотри, жена, любуйся. Баба, всю жизнь, обитавшая в каком-то своём таинственном мире, жабьим взором глянула на высыпавшиеся монеты, потом на цветущего благоверного и выдала нечто весьма нелогичное:
- Неужто на кражу решился? Наконец-то, хоть один мужской поступок. И у кого спёр? Сколько спёр? И когда ожидать жандармов? Надо успеть хоть часть утаить. А то определят тебя на каторгу, как мне первое время без кормильца обходиться?