«Миловиден, высок, не коряв, оспа обошла его стороной, блестяще образован, однако не благонадёжен. Вольнодумец, - единодушно отмечалось всеми тремя шпиками. - Сочинитель пасквилей предосудительного содержания, а так же не скрывает своего авторства стишков и куплетов порочащих, так сказать, пресветлое имя».
- И бабник, - с особым чувством произнесла королева, в раздумье, куснув ноготок. - Ещё в речах не сдержан, дуэлянт бесстрашный... Хм... занятный персонаж. Его бы в рудники лет на десяток определить, чтобы охолонул чуток настоящим делом занимаясь или в замок к Кьялли-Ян Прокке спровадить, в качестве расходного материала. Однако... Сколь лет этому орлу? Ага, двадцать четыре! - Малоподвижное лицо Талогрины слегка дрогнуло и даже - о, чудо! - порозовело. - Вот тебя-то я в золотую клетку и посажу. Тебе, сокол ясный, крылья-то пообрежу. И не будь я Талогрина Бриттюрская ежели, не укрощу я твой строптивый характер! Для начала немного позабавлюсь, а потом... Жди сватов Тромми, блестящее будущее тебя только что выбрало!
Троммзетан выводы сотрудников Таможенного Догляда о своей персоне полностью подтвердил. С первого раза достойный кавалер на Талогрине Сухостой жениться не пожелал, чем только раззадорил её величество, не привыкшую получать отказы. Кьялли-Ян вынырнул из мрачных замковых подвалов с предложением содействия. Коронованная девица отослала его прочь, не особо при этом церемонясь. Кто-то из её подданных открыто рискнул бросить ей вызов, вот она сама и разберётся. Прокка безропотно заполз обратно в своё логово, не имея ни малейшего желания раздражать свою патронессу. Игра в кошки мышки, обещанная Талогриной, ничего не подозревающему повесе, началась.
Для начала графа посетили фискалы. Тромми попытался им объяснить, что уплатил казне всё до последней полушки, но наткнулся на оловянные очи прибывших к нему чиновников и прозрел. А прозрев - заплатил все недоимки, изобретённые настырной невестой персонально для него.
- Ого! - удивилась королева, когда ей доложили, что Остобальд Троммзетан выложил столь крупную сумму, не обратившись к кредиторам. - А он не беден.
- Морщился, ваше величество, но платил, - шептали ей на ушко дворцовые подпевалы. - Может его ещё, каким налогом озаботить? Глядишь, он ерепенится и прекратит.
- Ещё одним налогом? Фи, не оригинально. Повторяться я не люблю. Обрадую я его лучше вот чем...
И на упрямца водопадом обрушились повестки в суды самых различных инстанций. Решительно все соседи Троммзетана единовременно, единодушно и в острой форме озаботились разрешением межевых споров и правильностью границ между их и графскими владениями. Осада твердыни повелась по всем правилам: был и открытый штурм, и подмётные письма, и подкуп гарнизона - стряпчих, друзей, слуг, с жёстким давлением на родню. В какой-то момент непреклонный граф осознал, что остался совсем один. Сёстры, братья, две премиленькие любовницы, даже мать хором просили, стенали, умоляли выкинуть белый флаг и жениться уже на Талогрине Сухостой. «Ведь не бродяжка подзаборная тебя домогается, - молитвенно сложив сухонькие ладошки, рассудительно вещала родная маман, - королева! Перед королевой капитулировать не зазорно, сынок».
Граф Остобальд Троммзетан с укоризной глянул на неё, но промолчал. Королева, как же!.. Обличённая безмерной властью, коварная, злобная баба!!! К тому же баба нелюбимая. Ох, как же в этот миг ему не хватало отца с его умением держать удар и не гнуться под напором всяческих жизненных напастей. Окажись он в ту пору рядом с сыном всё могло быть совсем по-иному, история держав могла покатиться по другому тракту. Но старого графа рядом не было; Талогрина предусмотрительно упрятала его в каменный, сырой мешок с большими жирными крысами и отсутствием окон, приковав к стене тяжёлой цепью для убедительности аргументации. И сообщила об этом сопротивляющемуся Осе в выражениях предельно доходчивых. При этом в записочке, шаловливо украшенной порхающими, улыбающимися сердечками (сама старалась, малевала), недвусмысленно указывала, что она, то есть королева Бриттюра, вдоволь развлеклась и уже перестала считать ситуацию забавной и, в случае, дальнейшего неповиновения её монаршей воле обожаемому Тромми угрожает остаться круглым сиротой без имения, без титула, без пропитания. «Я не настолько наивна, чтобы полагать, будто подобные пустяковые невзгоды смогут сломить Ваш боевой дух, точнее, ослиное Ваше упрямство, дражайший граф, - писала Талогрина собственной ручкой, не утрудив секретаря. - Вы, как я вижу, человек с характером. И не стану лукавить - мне это пришлось по душе. Однако!.. Питая к вам самые нежные чувства, я с трудом превеликим и страхом немалым представляю себе какие муки, придётся перенести Вам, ежели по получении этого письма боги не даруют Вам просветления. Ведь давайте будем откровенны, граф, Ваши родные братья и сёстры, вряд ли готовы к нищете или неожиданным приступам болезни Королей. А Ваша драгоценная матушка?.. Подумайте о старушке. Её неоплаченные долги... Ах, я болтушка!.. Вы ведь о них ни сном, ни духом. А её романтическая связь и не одна? Всё это может стать предметом светских пересудов. Ещё бы - столь благородная сеньора завела амурную интрижку с кучером. Ах, ах я умолкаю... Но, вы не можете не согласиться со мной, что подобные увлечения - моветон. А, что скажет Ваш достойный отец, когда узнает об этом и ещё кое о чём... Во всех несчастьях, которые постигнут вашу семью будете повинны исключительно Вы».