Прозвучали последние слова клятвы… Наступила торжественная минута молчания, и командиры не спешили нарушить её.
А после команды «Воль-но-о!» всё смешалось. Рабочие подходили к красноармейцам, жали им руки, поздравляли. Красноармейцы прикалывали себе на грудь красные металлические звёзды.
— Что это за звезда? — спросила Зина, подойдя к Василию.
— Это Марсова звезда, что значит — военная, — ответил он, — а плуг и молот — видишь, в середине звезды — означают, что защищаем мы рабочих и крестьян всего мира, — с гордостью добавил Василий.
— Марсова звезда — по-нашему, Марксова, — сказал Пётр Никифорович. Глаза его были влажны.
— Поздравляю вас, товарищ, с принятием социалистической клятвы, — услышал Василий и поднял глаза.
Перед ним стоял Владимир Ильич. Василий отдал честь. Надо было сказать какие-то очень важные слова, но он смутился и не мог придумать ничего торжественного, а Владимир Ильич вдруг спросил:
— Вы женаты, товарищ?
Василий окончательно смешался и бросил взгляд на Зину.
— Нет ещё, Владимир Ильич.
— А невеста есть?
Василий стал красный как кумач.
— Невеста есть.
И Кирюшка, стоявший рядом, понял, что о Зине говорит Василий, и она спряталась за чью-то спину и затеребила концы косынки.
— Не забудьте пригласить на свадьбу, — улыбнулся Владимир Ильич Зине. — У вас будет хорошая жена, верный товарищ, — сказал он Василию. — А вы, видно, фронтовик? — спросил Владимир Ильич другого красноармейца, бросив взгляд на его старую, видавшую виды шинель.
— Так точно! — ответил боец, и широкая улыбка осветила его лицо.
— Ваша семья в деревне? Ждут вас, соскучились?
Владимир Ильич умел распознавать людей, хотя все они были в солдатских шинелях, и умел прочитать их затаённые мысли.
— Так точно, в деревне. Собирался к ним ехать, да нельзя сейчас. Вот когда буржуев добьём, тогда и поеду.
— Да, врагов у нас много, и повоевать придётся, — серьёзно ответил Владимир Ильич и, протянув руку Петру Никифоровичу, спросил: — Ну, а вы отдыхать не собираетесь?
— Какой там отдых, Владимир Ильич! Теперь у нас есть армия, и ей нужно оружие. Будем работать изо всех сил.
Мальчишки, не отставая, ходили следом за Владимиром Ильичём, перешёптывались, их что-то сильно занимало. Наконец, подталкиваемый ребятами, Кирюшка спросил:
— Вот мы хотим знать, с каких лет в Красную Армию принимают?
Взрослые на Кирюшку зашикали, зачем такое озорство, а Владимир Ильич дотронулся до солдатской фуражки мальчика, понял, что это отцовская фуражка и раз она на голове сына — значит, погиб отец, серьёзно ответил:
— Ты подрастёшь и обязательно будешь красноармейцем, настоящим защитником Советской страны. Правда?
— Правда! — ответил Кирюшка, подняв глаза на Владимира Ильича, и, встретив его по-дружески серьёзный взгляд, повторил: — Правда!
Красноармейцы строились.
Рабочие встали по обе стороны живой стеной.
Грянул марш.
Владимир Ильич смотрел на проходящих мимо бравых красноармейцев и думал о том, что у молодой Республики Советов есть крепкая, надёжная защита.
И Кирюшке показалось, что большой и сильный человек зашагал ещё крепче, и теперь его шаг слышен, наверно, по всей Советской земле: раз-два, раз-два, раз-два!
Это было в субботу, в студёный день 11 мая 1918 года в Москве, на заводе Михельсона, носящем теперь имя Владимира Ильича.
Девочка с косами
Мама в первый день войны забежала домой, уложила в чемодан белый халат, прижала к сердцу Киру и бабушку и взяла с обеих слово, что они будут беречь друг друга.
«Война будет недолгая — скоро вернусь!» — уже на пороге крикнула мама.
Словно на ночное дежурство в больницу убежала. И папа исчез внезапно, и теперь он там, на фронте.
Первое, что сделала бабушка, — это задёрнула чёрной шторой полку с книгами на немецком языке.
«Непатриотично теперь читать немецкие книги», — решила она. И даже прекратила обязательный час разговора с Кирой по-немецки.
Вся жизнь перевернулась из-за войны. Только в школе учились по старой программе и к завтрашнему дню Кире надо подготовить «Сон Обломова».
«…И какие бы страсти и предприятия могли волновать их? Всякий знал там самого себя», — прочитала Кира и отбросила книгу в сторону. Включила репродуктор. Артистка пела арию Виолетты из «Травиаты», от которой у Киры всегда навёртывались на глаза слёзы. Бабушка сидела над раскрытой книгой, смотрела в одну точку и о чём-то думала.