— Двадцать второе июня. Сегодня мы едем в пионерский лагерь. А нам ещё надо успеть вскопать грядки, посадить лук, укроп, салат и разный прочий винегрет. Вернёмся из лагеря, будем пожинать урожай.
Мишка высунул заспанное лицо, разулыбался во весь рот, сел на кровати, зевнул.
— А который час?
— Не знаю, — ответил я. — Будильник у бабушки в комнате, а мама с папой ещё спят. Пойдём копать, слышишь, вся живность поёт, гогочет, и солнце уже светит вовсю.
Я глянул в окно. Солнце лохматое, словно непричёсанное, пробивалось сквозь берёзовые ажурные кроны.
— Ух ты! Пионерлагерь… Море… Девятый вал сбивает тебя с ног.
Мишка запустил в меня подушкой. Я ответил тем же. Началась бомбардировка подушками.
Бабушка услышала нашу возню, заглянула в комнату.
— Тише вы, маму разбудите.
— А папа уже встал? — спросил я.
— Опять застрял, не приехал. А ведь сегодня воскресенье…
Мы с Мишкой вышли в сени, взяли по лопате и пошли вскапывать огород.
Огород был всего в четыре грядки. Земля влажная, рыхлая и такая пахучая.
Я воткнул лопату в грядку.
— Знаешь, Миш, мне вдруг стало грустно оттого, что я последний раз в жизни еду в пионерлагерь.
Мишка снисходительно усмехнулся:
— Тебе хочется остаться пионером до седых волос?
— Но ведь никогда это больше не повторится, а взрослыми мы будем до конца наших дней, — заметил я.
— Я раньше не подозревал в тебе сентиментальности, — солидно произнёс Миша. Он был на полгода старше меня и ехал в пионерлагерь только из товарищеской солидарности.
Мы наконец вскопали, выровняли грядки.
Бабушка дала нам лук, семена, показала, что и где сажать.
Вышла на крыльцо мама в халате, босиком, волосы закручены на бумажки.
— Куда же наш папка девался? — спросила она. — Обещал приехать не позже двенадцати ночи, а сейчас уже шестой час утра.
— Едет, едет! — закричали мы с Мишей, завидев в клубах пыли машину на дороге.
— Наконец-то, — обрадовалась мама, а бабушка поспешила в сени разжигать керогаз, варить кофе.
Машина остановилась, из неё вышел красноармеец.
— Товарищ старший лейтенант, вас требуют немедленно в штаб, — откозырял шофёр.
А старший лейтенант, то есть моя мама, стоит в голубом халате, с бумажными завёртками на голове и вовсе не похожа на лейтенанта, тем более на старшего.
— Сию минуту! — ответила она и побежала внутрь избы.
— Случилось что-нибудь? — спросила бабушка. — Война?
— Не могу знать, — ответил красноармеец.
Мама распахнула окно.
Мальчики, собирайтесь-ка живо, я вас по пути заброшу домой.
Наши рюкзаки были упакованы ещё накануне. Мы с Мишей быстро натянули рубашки и брюки, а пионерские галстуки прилаживали под воротником уже в машине. Тогда вместо узла пионерский галстук скреплялся зажимом. Мама в гимнастёрке, подпоясана ремнём, на петлице воротника три кубика. Она расчесала свои кудряшки, натянула на голову берет.
Ехали молча. На улице Горького, возле нашего дома, шофёр притормозил, мы с Мишей выскочили из машины, мама крикнула нам вслед:
— Не забудьте позавтракать, в буфете хлеб, масло, яйца, сыр. Сидите дома и ждите моего звонка.
Мы с Мишей вскипятили чайник, я поджарил яичницу-глазунью, заправились, взяли по горсти ирисок и устроились на подоконнике. Никакой, конечно, войны и никакой тревоги. Сверху видно, как по улицам движутся, словно плывут, автобусы, велосипедисты жмутся к тротуарам, пешеходы с рюкзаками, и все спешат в сторону Белорусского вокзала, за город, на отдых.
День тёплый, солнечный. Я включил радиоприёмник. Передавали музыку, песни, читали стихи. Телефон молчал.
Мы лежали с Мишей на подоконнике, болтая ногами, перестукивались, зубы у обоих склеились ирисками.
Дом наш на углу, и на перекрёстке всегда стоит милиционер-регулировщик.
— Как ловко орудует своей палочкой, как жонглёр, — восхищённо заметил Миша.
— Это что! Вот мы пойдём с тобой на Красную площадь. Там возле храма Василия Блаженного стоит регулировщик на круглой подставке, так его со всей Москвы приезжают смотреть. Иностранные туристы его фотографируют, для кино снимают.
В это время пришёл сменщик регулировщика.
— Миш, — толкнул я локтем приятеля, — смотри, у милиционера на плече карабин. Почему?
Миша пожал плечами.
— Может, ловят какого-нибудь преступника?
И вдруг разом оборвалась на полуфразе песня, и из громкоговорителей на улицах, по радио в квартире зазвучал голос диктора: «Граждане Советского Союза! Через несколько минут будет передаваться важное правительственное сообщение. Слушайте все. Слушайте все…»