Старший из узников так и не отключился, все продолжая сверлить ее взглядом и она пересела к нему.
— Вот и все. Ты крепок и силен. То, что я взяла, вернется. Я сдержала слово, хотя могла это и не делать. Унесите их. Тзя, приставь к ним своих учениц, они будут очень слабы и беспомощны.
После чего вышла на улицу и дождалась Тзя.
— Пойдем, Старшая. Посмотрим, что мы теперь можем.
— Ты обманула их?
— Нет, просто не сказала все. Меня этому научил наш Вождь.
Забравшись на ограду в сопровождении множества открыто пялящихся и старающихся быть незамеченных глаз, она встала в полный рост и, закрыв глаза, долго прислушивалась.
После чего едва слышно стала нашептывать слова, что не могли разобрать даже стоящие неподалеку стражи, едва не вывихнувшие свои уши от усердия и дружно шарахнувшиеся, когда она неожиданно вколотила в настил у нее под ногами свой посох.
— Услышь меня!!!
В нескольких сотнях шагов от нее, в темноте огромной и темной полости шалаша из поваленных деревьев, в свете едва тлеющих углей грубого очага поднимает голову существо, что уже ничем не напоминает бывшего Главного жреца Вайруны Бооргуза Тайн.
Открыв засветившиеся глаза, внимательно прислушивается, одобрительно скалится. Коротким шипением разгоняет испуганно пискнувших молодых жриц, что до этого смазывали его раны и язвы на теле, и темной тенью скользит к очагу под многоголосый, тихий вой ужаса с разных сторон шалаша.
Глава 3
Сон Щенка. Память, память — не моя!!!
Снова темнота и каменные стены, я иду по пути, подсвеченному пока еще живыми, тускло мерцающими пятнами на стенах.
Влажный и почти жаркий воздух ласково обнимает меня, баюкая горящую от боли ожогов кожу. Он медленно перемещается по коридору, прихотливо раскручивая тяжелые простыни белого и густого тумана, что с трудом клубится на уровне моей груди, не имея сил подняться выше. Мои шаги тяжелы и неспешны.
Опустив плечи, я иду и иду под звуки легкого шелеста обрывков одежды, мои когтистые передние лапы почти достают до невидимого в тумане каменного пола, только изредка касаясь силовых кабелей, в спешке проброшенных по коридорам аварийными партиями.
Они гулко пусты и только изредка по вздымающемуся горбом туману, я замечаю замершие в неподвижности тела.
Мое зрение, с трудом преодолевая мглу тумана, рисует темные контуры скрюченных в последнем усилии тел, уже навеки остывших и потерявших свою ауру жизни, разума и тепла. Я смутно узнаю их, мимолетные обрывки воспоминаний, и мозг, спасаясь от безумной боли утрат, раз за разом стирает их из памяти, просто толкая мое истерзанное тело вперед и вперед.
Очередной боковой проем, один из многих пройденных мной, обжигает меня очередной порцией невидимого пламени, в голове пробегает мысль о еще одном пробое в защитном щите, напрочь выбитых шлюзах и исчезает.
Моего сознания касаются запросы и доклады от многочисленных, все еще функционирующих механизмов и устройств, продолжающих уже бесполезную борьбу за уже погибшие жизни. Я подтверждаю их автономный статус в исполнении последней инструкции и передаю управление локальным контурам псевдоразума комплекса, что катастрофически быстро деградируют после гибели командного центра.
Мне надо дышать, мне надо идти, мне нужно раз за разом, насилуя запредельной нагрузкой основной мозг, отключать истошно вопящие, еще не сгоревшие болевые рецепторы тела. Используя еще не умершие нервные окончания, в обход уже умершего ходового мозга заставлять тело идти и дышать, буквально выцеживая из себя последние резервы и силы.
Цель близка и так бесконечно бесполезна, но я иду, качаясь, хромая и спотыкаясь, заливая пол кровью тела и слюной с кровью через прогоревшую маску, оставляя на стенах обуглившиеся куски одежды с такими же обуглившимися кусками кожи.
Подойдя к проему входа в очередной сектор, с усталой радостью отмечаю, что шлюз цел и моргает сиреневым светом аварийного освещения. Содрав с головы маску, с облегчением утыкаюсь мордой в пятно идентификатора, просто ожидая, когда он среди её ожогов найдет и распознает меня.
Секунды кажутся столетиями, и я все жду и жду, чувствуя, как постепенно мое тело отключает, на ее взгляд ненужные органы.
Я не смогу продолжить род, мне уже нечем есть и пить, с горькой усмешкой встречаю сообщение, что я не смогу читать мелкие символы и распознавать запахи.
Дверь шлюза проваливается вовнутрь, и я едва не падаю. Собравшись, шагаю под лучи стационарного диагноста на входе и вновь едва не падаю от множества всевозможных лекарств и снадобий, что истошно моргая датчиками, он выливает и вкалывает в меня. Отмахнувшись от его несмелого и горького предложения легкой смерти, походя выдергивая из себя инъекторы и чувствуя, что боль уходит, иду дальше.