— Поменялись? Да, мы поменялись. Когда пал Темный, мы едва не умерли все. Многие и умерли. Многие умерли позже. Многие обезумели, и мы убили их сами. Только самые сильные смогли победить отчаяние и слабость. И мы ушли искать место для себя. Нашлись Старшие похода. Смогли сбить опять отряды. Мы стали жить. Да, жить. Многое поменялось. Самка, стоящая рядом в строю, не только еще один меч, но и тепло здесь, — он стукнул себя по груди, — и мне хочется видеть наших с ней щенков. МОИХ щенков. Когда голод, я не рву еду из рук рядом стоящего, а делюсь с ним. Все поменялось. И за это я умру здесь. Иди, Длинноухий, найди и встреть достойно свою судьбу.
— И ты прощай, орк. Может, нам и стоило выслушать ваших послов.
Еще через час он провожал варгов Гурмуда и его самого. Отвязав со столбов четырех наиболее живучих пленника и увязав их вместе с остальными на спины варгов, отряд стоял в готовности.
— До встречи у Темного, я знаю, что ты будешь стоять со мной рядом, сотник.
— До встречи, Вожак Стаи, надеюсь, что твой варг, там будет не такой заморенный.
За валом загудели горны идущей в атаку пехоты врага. Тронувшиеся в путь варги и их всадники дружно заревели в ответ, прощаясь с остающимися воинами.
Рассветает.
В углу у скалы, где она прилегает к валу, привалившись к ней спиной, сидит утыканный стрелами и обломанными копьями мертвый тролль. Рядом лежит переломанная дубина. Ему на ногу откинулся сотник, так и не выпустивший из руки клинок. У самого вала свернулся клубком старый гоблин, не выпустив из лап свою окровавленную лопату. У вала все еще продолжаются схватки, в которых немногие еще живые орки стараются подороже продать свою жизнь Вся остальная площадка за скалой и валом завалена неподвижными телами. На нее шатаясь, выходит орк-пращник. Не обращая внимания на хлещущую из отрубленной левой руки кровь, другой рукой из сумки на поясе достает камень. Сунув его в рот, зубами заряжает пращу, размотав ее, посылает снаряд в сторону продолжающейся схватки. Радостно скалится и, стекленея глазами, валится лицом вперед. Мимо его падающего тела, истошно вопя, пробегает эльф-лучник, у него на спине сидит, вцепившись в него руками и ногами, орочья лучница и, рыча, рвет ему зубами горло. Эльф валится, крик переходит в хрип и бульканье, дернув ногами, он затихает. Лучница рвет с его пояса кинжал, в ее спину входят две стрелы. Выгибаясь и шипя, она пытается встать и валится на свою жертву. У вала остервеневшие от ярости латники эльфов и людей опускают окровавленные клинки, последние защитники вала пали.
И только у самого берега реки, где на другой стороне, были еще слышны боевые кличи Ведьм с Рваного кряжа, крутился с двумя ятаганами, плюясь кровью на врагов, молодой всадник варгов.
Древние горы, древние, как сам этот мир. Стена серого базальта, вершиной скрывающаяся в облаках, настолько крепкого, что время почти не оставило своих следов на нем. Предгорья, глубокими ущельями спускающиеся к равнине, заросшие лесом или абсолютно голые. Реки, вырывающиеся из разломов стены и несущие свои воды к подножью. Вырываясь из ущелий предгорья, они разливались, образовав огромное болото. Вытекавшая из болота река называлась жителями равнин Чернавкой за темный цвет ее воды.
Огромные подземелья, бывшие шахтами и мастерскими, вырытыми тысячи лет назад волей владык и их народов канувших во тьму веков. И тысячи лет назад брошенные. Только невероятной ценностью добываемого в этих горах можно оправдать такие траты и усилия. Редкие в этих краях гномы удивленно крякали и чесали затылки, рассматривая огромные отвалы каменной крошки из серого базальта. Признавая, после большого количества так ими любимого пива, что они не знают, как и чем неведомые мастера былых времен сделали такую работу. Входы в копи тянулись вдоль отрогов хребта на два дня пути двуконного гонца. И это только копи и шахты, что своими размерами могли удивить и гномов. Еще в два раза больше было небольших шахт, пещер и разведывательных шурфов, стоявших в тишине, заселенных животными, что уже забыли свет. Сотни мрачных пещер и сырых зал, тысячи галерей и переходов. Провалы подъемников, подземные дороги с продавленными колеями колес выходили на поверхность и по ущельям предгорий вели к горам отвалов. Множество покоев, украшенные в прошлом лепниной и резьбой по камню, пчелиные соты подземных казарм, вентиляционные шахты и дополнительные выходы. Все это стояло в тишине прерываемые капелью и журчанием воды, шумом осыпей и редкой тихой возней живых слепых существ.
Все это стояло и молчало, и ждало, медленно разрушаясь и осыпаясь. Корежилось от землетрясений. Вода, вечный архитектор, то затапливала это царство, вычищая его от всего живого, то снова отступала, оставляя следы своего временное владычества.