Пройдя мимо него, пошел прямо в середину пятящейся толпы Болотников.
— Нам нужны воины, это, — я ткнул в щенков, жмущихся к матерям, — это наши воины, сытые, сильные, умелые, не боящиеся ничего. Не сегодня, но они ими станут. Если мы их будем беречь, кормить и учить ими быть. А Болото…
Подойдя к воде, дернув нож из ноже, полоснул себя по ладони, сжав руку, пролил в темную воду свою кровь.
— Прими мой дар, мать наша. Прими не жертву, прими как подарок. Твои дети придут к тебе, в свое время.
Обернулся на замерших орков и, оскалившись, прорычал.
— Чего ждем?
Мимо меня пролетела лавина тел, расплескивая воду. Мои слова повторяли сотни голосов, вода даже в наступающей темноте заметно окрасилась и засветилась в моих глазах теплым светом. Поймав за волосы, пытавшегося проскочить мимо меня орка-дарителя прошипел.
— С тобой я еще не закончил.
Выбирающиеся из воды орки садились на пятки полукругом, лицом ко мне. В стороне все также стояли одиночки и тоскливо оглядывались.
— Кто возьмет их себе в Род?
Орки старательно отводили глаза. Через них ко мне шла высокая самка с лицом, смутно мне что-то напоминающим, невозмутимо поблескивая глазами. Подойдя ближе, внимательно посмотрела мне в глаза и спокойно ответила.
— Я возьму.
— Ты Старшая Рода?
— Я Суйта, Старшая Семьи, но с ними будет Род.
— Возьми этого щенка в свой Род, Суйта. Проси, что ты хочешь за это?
— Ничего не прошу. Прощай, Ходок. Мне пора.
Повернувшись ко мне спиной, она взяла за лапку щенка и, сильной рукой подхватив его на руки, пошла в темноту лагеря, кивнув изгоям. Подхватив свои скудные пожитки, они заспешили за ней.
— Суйта, всегда Суйта.
Подошедшие ко мне Старшие Болотники стали на полшага за спиной. Чада потянул мне тряпку, не глядя я замотал руку и обернулся на слова Урты.
— С этим-то, что делать? — он пнул все так же сидящего у нас в ногах дарителя. Он мрачно покосился на него и опустил голову.
— Вождь, я виноват и готов принять твою волю.
Я присел рядом и приблизил свое лицо к нему.
— В чем ты виноват?
Орк помялся и, пожав плечами, неуверенно спросил.
— Жертва не понравилась?
— Проще тебя зарубить, чем что-то объяснить. Прими мою волю. Наказание твое будет тяжелым.
Орк ткнулся головой в песок и замер, дрожа.
— Ты едва не погубил щенка. Ты будешь беречь его, кормить его, пока он не станет воином. И когда он им станет, тогда твоя жизнь — твоя.
Отвернувшись от недоуменно хлопающего глазами орка, я пошел к остальным Болотникам, на ходу бросив Чаде.
— После Суйту к нам приведи, хочу видеть ее, — и отмахнувшись от открывшего рот Чады, рыкнул остальным оркам, вскинув руки, — сейчас почтим Болото, праздником и песней!
Мне в ответ слаженно рявкнули сотни радостных глоток.
Сон.
Боль, страшная, выворачивающая боль. Открытый рот пытается втянуть в горящие легкие хоть крохи воздуха, но все тело вопит от боли и, выплевывая кровь, выдавливает из себя глухой вой умирающего животного. Меня охватывают огромные чешуйчатые пальцы и сжимают в своих пылающих тисках, мотая в воздухе в попытке сбросить с нас огонь. Горящая чешуя дымящимся веером разлетается в разные стороны. Меня глушит еще более громкий, чем мое сипение, дикий рев чего-то огромного и могучего. Отчаянно пытаясь вырваться из этих тисков, я скребу, скребу и терзаю своими когтями дымящуюся плоть этой твари. Рву и вырываюсь, но понимаю, что это мне не по силам, набрав в сгорающие легкие воздух, в фонтане кровавых брызг из кусков своей плоти вою в темное, гаснущее небо, стремительно исчезающее в сгорающих глазах.
Рывком вкидываюсь, кашляя и задыхаясь, пытаюсь вырваться из цепких рук, что с неожиданной силой удерживают мое бьющееся тело. Сознание возвращается, я слышу горячий шепот, что уговаривает меня остановиться, и я замираю, пытаюсь вернуть зрение в мои ослепшие глаза. Звуки, запахи, ощущения горою наваливаются на меня.
Я в доме Болотников, это Остров. Я на тростниковой циновке. Мое тело, все еще бьющееся в судорогах и постепенно затихающее прижато к циновке и буквально обвито другим телом, что с удивительной силой, умело удерживает меня. Мне в ухо шепчут что-то неразборчиво-успокаивающее. Косички щекочут лицо и забивают широко открытый рот.
Сон, опять сон!!!
Скрежетнув зубами, теперь уже осмысленно замираю и, выплюнув изо рта волосы, стараясь сдерживать дыхание, сипло проговариваю.
— Все нормально. Я вернулся. Отпусти, задушишь.
У меня перед глазами всплывает лицо. Суйта, удивительно спокойная и собранная. Внимательно вглядевшись в мои глаза, она скалится и переспрашивает.