— Эти, шдеесь. Шшить. Да.
После чего, развернувшись, убежал к своим воинам. Растерянно посмотрев на своих домочадцев, отец Ируки пожал плечами и шагнул к оставшимся оркам. Подойдя ближе, недоуменно развел рукам.
— Как же мне с вами говорить?
Надевающий свой плащ поединщик поднял голову от завязок и, блеснув острыми зубами, неожиданно ответил.
— Кховорит, — поводив медленно перед лицом руками, добавил, — тхак.
Рядом с ним стояли еще трое орков. Когда-то высокий для орков, а сейчас горбатый и сутулый так, что огромные кисти рук доставали почти до земли, старый орк со слезящимися глазами. Широкая и горбатая самка, судя по косичкам на голове, одетая в широкий плащ из тростинка. И судя по всему подросток, достаточно высокий и худой, что было видно даже через широкий плащ. Все четверо с копьями с каменными наконечниками, твердо стоящие мозолистыми, широкими ступнями на утоптанной земле двора.
— Шшить, — орк постучал себя по груди и обвел своих товарищей рукой, — Туут.
Подошедшая к мужу Дара прижалась к его плечу спросила.
— Что, они будут жить здесь?
— Похоже, что так. Они нас защитили. Если я все правильно понял. Надо бы их накормить.
Он показал на дверь дома и неуверенно произнес.
— Входите, гости.
Внимательно слушавший орк помотал головой и проскрипел.
— Бходиит, — помотал отрицающе головой и показал на навес для сена, — шшить.
— Хорошо, пойдем.
Устроив неожиданных гостей, Староста сел на грубую табуретку у очага и надолго замолчал. Орки быстро съели все, что им принесли и исчезли в тени навеса. Утром Старосту сопровождала пара орков с его двора. Старик и самка остались у дома. Вернувшись после полного дня работы на поле, он застал дома перепуганную жену с младшими детьми. Увидев мужа, она метнулась к нему и горячо зашептала.
— Я с тобой в поле пойду. И детей возьмем. Не могу я здесь быть. Эта тварь из-под сена с меня глаз не спускает. И старик целый день в тени у сарая просидел, только ушами шевелил.
Посмотрев вслед прошедшим под навес оркам, Староста вздохнул и, погладив жену по волосам, поправил ей платок и, глядя в глаза, тихо произнес.
— Дара, никуда ты не пойдешь. Сыро там, поморим детей. Тут ветерок обдувает, сносит всякую дрянь с болота летящую. Все ты и сама знаешь. Всем нам тяжело, ты у меня сильная. Самая лучшая.
Дара ткнулась ему в грудь головой и, прижавшись, замолчала и, помедлив, оторвавшись от него, уже твердо посмотрела ему в глаза. Кивнув, пошла в дом, опустив плечи. Смотревший ей вслед и, морщась как от боли, Староста, опустив глаза, увидел стоявшую рядом и с интересом смотревшую на него Ируку.
— Ты как, дочка!
— Все хорошо. Я могу им отнести еду.
Присевший перед ней отец, положив ей руку на плечо, спросил.
— Ты их, и правда, не боишься?
Ирука радостно закивала в ответ головой. Поймав ее за подбородок, отец помолчал и согласно и благодарно кивнул.
Еще через короткое время она несла корзинку, что ей снарядила ее мать, старательно прячущая заплаканные глаза. Подойдя к навесу, она услышала какие-то звуки. Осторожно подойдя ближе, заглянула в проем. В полумраке орки сидели полукругом на полу, внимательно слушали негромко говорившего старого орка. Сидя в тени, он медленно проговаривал слова человеческого языка, часто неправильно и невнятно. Но Ирука услышала обрывки разговоров ее матери, споры и мелкие ссоры ее старших сестер, считалку, что напевает ее младший братишка, когда у него есть время для игр.