У следующей телеги толпа с десяток орков, яростно и азартно визжа, тычут копьями под нее. Толкнув ближайшего, заглянул сам и, увидев исколотого воина, рыкнул.
— Это мертвый, живых ищите, — и пинками направил их в хвост обоза, где еще ржали лошади, и орали орки и люди.
У меня за спиной громко затопали, нас догнали уруки Ураака. Оглядев их, спросил.
— Где Ураак?
— Стрела в грудь. Ранен, — вперед протолкался один из его десятников, — я Чача, теперь старший.
— Веди своих за мной.
Еще через две телеги громко заорали несколько голосов и загремело железо. Громко и отчаянно закричала женщина. Подойдя ближе, я увидел, как у крытого фургона в облаке пыли метались орки и люди, рубя и коля друг друга оружием. Еще через мгновение орки откатились, рыча и воя. У фургона остались четверо воинов и три убитых орка, еще одна девчонка пыталась отползти, волоча за собой перебитую ногу. Мы подошли ближе, окружая их, у меня за спиной заворчали копейщики-уруки и начали подвывать лучницы.
Один из воинов-людей, оставив на кузове фургона кровавый след, тяжело рухнул в пыль и замер неподвижно.
— Сдаваться будете?
Тяжело дышащие воины, прижавшись к фургону, молча тоскливо смотрели на меня.
— Нет? — и махнув рукой, произнес по орочьи, — убейте их.
Воины повалились на землю, пробитые каждый несколькими стрелами.
Орки подошли к ним, стали снимать трофеи. Несколько моих орков подхватили раненую и бегом унесли ее к лагерю. Там было назначено место для раненых, и уже ждали ученицы Тзя с лекарствами.
Я прислушался, шум боя в хвосте обоза утих.
Повернувшись к посыльным, отправил их собирать десятников и передать им, что трофеи стаскивать к фургону. Пленных и раненых тащить тоже сюда.
Оглядываясь и прислушиваясь, я пробормотал на общем.
— И где здесь женщина кричала?
Стоящая рядом Ая ткнула пальцем в кузов фургона и оскалилась. Подойдя нему, я приложился ухом к дереву и прислушался. Усмехнувшись, постучал и громко и по возможности ясно и правильно произнес.
— Вы бы выходили, люди. Поговорим. Я знаю, что вы там. Слышу и чувствую. Вы слишком сильно боитесь.
В фургоне завозились, я услышал шепот, сразу несколько человек пытались друг друга в чем-то убедить. Потом часть ткани отодвинулась, и на меня уставилось острие арбалетного болта.
Державший его человек был бледен и решителен. У него за спиной метались какие-то тени, слышен был плач и причитания.
Арбалетчик был уже пожилым человеком с почти полностью седой головой, широкий в плечах и кряжистый, он уверено держал оружие.
— О чем ты хочешь говорить, орк? И знай, что твоя жизнь в моих руках.
— Это тебе только кажется, человек. Это ты и все, кто с тобой, у нас в руках. И от тебя зависит, как долго они будут жить.
К фургону со всех сторон сбегались орки, человек все больше и больше бледнел, став уже каким-то серым.
— Положи оружие и ни тебя, ни тех, кто с тобой, не убьют.
— Ты обманешь.
— Не обману, а у тебя и нет другого выбора.
Скривившись как от чего-то кислого, он поднял над головой оружие, собираясь его бросить мне под ноги.
— Остановись, — он замер, с опаской глядя на меня, — не стоит так бросать хорошее оружие. Оно ведь хорошее?
— Оно очень дорогое оружие.
— Ты купец.
— Как ты догадался? — он осторожно отдал свой самострел Ае и, встряхнувшись, продолжил, — ты великий воин, если смог победить всадников Ульриха. Я надеюсь, что такой великий воин не будет убивать простого купца и его семью. Я могу быть тебе полезен.
— Я тоже так думаю, вот и подумай пока, чем.
— Прости, что я не знаю твоего имени, — человек прямо на глазах оживал и уже, как видимо, привычно начал обволакивать меня журчанием ставшего таким медовым голосом.
Послушав его еще минуту, я его прервал.
— Купец, все потом. Я обещаю, что ты, твоя семья, да и все, кто еще жив, будут жить. Пока, — подняв руку, остановил его, — молчи, если я тебе не скажу говорить. Мне интересно знать, сколько еще воинов осталось в лагере?
— Четыре десятка пеших воинов и один десяток всадников, у них совсем кони плохие. Еще 270 селян разного возраста, человек тридцать возниц. И еще, — он наклонился ко мне, — я могу их всех уговорить сдаться тебе. В бою могут пострадать нужные тебе люди. В обозе едут пять семей мастеров. Если ты отпустишь меня и мою семью, все они будут твоими.